Она пробегает рукой и глазами по его металлически — серебряному скафандру. Каждая секция отделена гладкими, словно отлитыми выточками, голубые надписи сбоку — единственная полоска цвета. Кэрис ищет по всему периметру, пока не замечает повреждение на самом дне: небольшое облачко из вытекающих молекул воздуха, практически незаметное для глаза, если бы она не искала его так отчаянно и если бы молекулы не плыли к своей новообретенной свободе от гравитации.

— Нашла. — Она вытаскивает ленту из кармана на колене, всегда доступный набор заплаток, и разглаживает ее на канистре, проверяя, чтобы воздух не просачивался по краям.

— Готово? — спрашивает Макс.

— Озрик, — двигает пальцами Кэрис, — это исправило утечку?

Голубой текст появляется на стекле ее шлема, сопровождаясь отчасти успокаивающим звуком оповещения.

— Подтверждаю, Кэрис.

— Готово. — Она кивает Максу, тяжело выдыхая.

— Тогда нам лучше заняться и твоим.

Кэрис колеблется.

— Этого не должно было произойти — нам даже не следовало быть здесь.

— Давай, Кэри.

— У нас осталось только девяносто минут воздуха.

Наконец с его уст срывается всхлип, короткая вспышка, заглушающая уравновешенные слова, ореол его вынужденного спокойствия. Макс отстраняется от противостояния, стресса, от ее трудно сдерживаемых эмоций — вот что он делает. А через минуту шутит:

— Что ж, не знаю, как ты, но я оставлю на Майнд-шер[4] очень плохой отзыв о космических путешествиях.

— Заткнись, Макс, — говорит она, хотя его предсказуемость немного успокаивает ее. — Сейчас не время для твоего ужасного чувства юмора.

— Знаю.

Он всегда был готов шутить в наиболее экстремальные моменты: во время курса подготовки астронавтов; на похоронах; когда они в первый раз встретились.

— Что нам делать?

— Мы успокоимся, перегруппируемся, а затем я собираюсь тебя спасти, — улыбается Макс. — Чем постоянно и занимаюсь.

Они встретились три месяца назад на Ротации, когда Кэрис в качестве очередного жителя нового европейского города набирала себе больше языков в языковой лаборатории региона.