Метрах в пятистах от полумертвого карельского поселка, в который два раза в день приезжает раздолбанный автобус, начинается мощеная бетонными плитами, прямая дорога. По ней очень редко кто ездит, а еще реже ходят пешком. Даже грибники с ягодниками забираются сюда нечасто. В начале дороги висит кирпич, шлагбаум и стандартная табличка: «опасная зона». Все понимают, что где-то неподалеку примостилась в лесу военная часть. Мало ли их в Карельских лесах!

Совсем мало кто знает, что военная часть тут и правда была, но лет пять назад ее вместе со всем оборудованием куда-то вывезли. Однако, строения, плац и тренировочные площадки за глухим бетонным забором пустовали недолго. Поселились там какие-то другие люди, тоже, вроде бы не гражданские.

Кешка вылез из автобуса, огляделся, потом с наслаждением снял кроссовки, убрал в сумку, и, чуть подгибая пальцы, деловито зашагал в указанном Виталием направлении. Когда поселок скрылся из вида, присел на обочину, нахмурился, достал из сумки письмо, еще раз вгляделся в летящие неровные строчки. Еще когда Виталий писал, Кешку тянуло похвастаться, сказать, что он сам умеет теперь читать и писать, но почему-то так и не сказал, удержался. Теперь пытался понять. Некоторые слова угадывались сразу, некоторые – с трудом, а кое-какие так и оставались непонятными – не то Кешка их попросту не знал, не то не мог одолеть далеко не каллиграфический подчерк Вадима.

– Податель сего письма, – писал Виталий. – Расскажет вам странную историю. Но она, судя по всему, правда от первого до последнего слова. Этого парня учил я сам. Что он умеет, если захотите, увидите сами. То, что он выглядит придурком и плохо говорит – ерунда. Кое-чему я учился у него. Но за ним тянется какая-то темная история, про которую он и сам ничего не знает, так как у него амнезия. Очень похоже, что если вы решите взять его к себе, то спасете ему жизнь. Для работы в любом лесу у вас никогда никого не было лучше и не будет. А так – решайте сами. Приветов не передаю. Кореец.

Виталий просит кого-то взять его, Кешку, к себе, – это Кешка понял. Виталий считает, что ему, Кешке, угрожает какая-то опасность. Это Кешка и сам знает. Но Виталий пишет о ней так, как будто ему что-то об этой опасности известно. А Кешке сказал – ничего не знаю. Странно. Но решать будут все равно те, к кому Кешка направляется. Значит, надо идти.

Здоровенный парень в будке при воротах категорически отказывался проводить Кешку к Петровичу, а требовал отдать письмо, которое он, якобы, кому-то покажет, а там уже решат…

Письмо Кешка отдавать не собирался, спорить с охранником – тоже. Прошел метров шестьсот вдоль забора, нашел подходящую рябинку, влез, раскачался и влетел на территорию объекта, даже не коснувшись ограды, обтянутой поверху колючей проволокой. Пошел аккуратно, пригибаясь, вдоль полосы кустов. Почти сразу увидел красный кирпичный дом с выщербленными стенами. Именно о нем говорил Виталий. Второй этаж, угловая комната справа от входа. У входа может сидеть еще один охранник – резонно подумал Кешка и решил не рисковать, тем более, что на углу здания очень удачно рос старый тополь.

Окно нужной комнаты было открыто, но Кешка захотел быть вежливым и, придерживаясь одной рукой за раму, наклонился и осторожно постучал костяшками пальцев другой руки по жестяному подоконнику. Сидевший в комнате человек говорил по телефону. Он резко обернулся, выкатил глаза, но тут же закатил их обратно и снова поднес трубку к уху.

– Такой высокий, белобрысый, с синей сумкой? – переспросил он. – Да нет, не знаю. Просто он ко мне уже, кажется, пришел. Как пришел? Ну, это я у тебя, Караев, спросить должен. И спрошу, будь уверен! – человек бросил трубку и вместе с креслом крутанулся к окну.

– Вот письмо, – сказал Кешка, не слезая с подоконника. – Будете читать?

– Да ты заходи, раз пришел, садись, – человек махнул рукой, указывая на стул, стоящий у стены. – Чего уж там на окне-то стоять. И письмо давай.

И Павел Петрович, и подошедший чуть позже Игорь Владимирович в прошлом были кадровыми военными, т.е. людьми, в общем-то привыкшими ко всему. Да и теперешняя их деятельность к особой чувствительности не располагала. История, которую вполне гладко рассказал натренировавшийся Кешка, их удивила, но никаких ахов и охов, разумеется, не было. На быстрые перекрестные вопросы Кешка отвечал с трудом, а иногда и вовсе упрямо мотал головой, явно не уловив суть. Именно здесь военные поняли, что означает фраза «говорит с трудом» из письма Корейца. Все физические возможности Кешки, проистекающие из лесной биографии и последующего обучения у Виталия, офицеры легко могли просчитать сами, исходя из методики появления Кешки в кабинете и не прибегая ни к каким дополнительным проверкам. Оставалось принять решение.

Пробежавшись пальцами по клавишам телефона, Павел Петрович покашлял в трубку и негромко сказал:

– Ринат? Сейчас к тебе паренек подойдет, Кешей звать. Ты его покорми получше и так… пообщайтесь пока. Я тебе перезвоню. Понял? Хорошо, – Павел Петрович обернулся к Кешке. – Ты, Тарзан, сейчас спустись на первый этаж, там тебя Ринат встретит, отведет поесть… А мы тут пока посоветуемся… Только не убегай никуда, по деревьям не прыгай и по крышам не ходи. А то у нас тут люди вооруженные, служивые – всякое может быть. Понял?

– Понял, – кивнул Кешка. Есть он не хотел совершенно, но когда предлагали – никогда не отказывался. К тому же, как большинство хищников, Кешка умел есть впрок.

Оставшись наедине с другом, Павел Петрович помотал головой и сильно потер лицо жесткими ладонями.