Настоящее время

Городской пейзаж быстро сменился незнакомой грунтовой дорогой, мимо пролетали поля и мелкие деревеньки, приютившиеся неподалеку от столицы. Затем им на смену пришли сплошные сельскохозяйственные угодья. Экипаж, управляемый уверенной рукой Оливера, всю дорогу о чем-то переговаривающегося с наконец отошедшей от страха Дафной, мерно покачивался, изредка подпрыгивая на ухабах. Высоко поднявшееся солнце палило в окно так, что пришлось опустить штору и снять плащ — сделалось жарко.

Монтегрейн молчал. Казалось, даже ни разу не поменял позу с момента их отъезда от особняка Бриверивзов. Сидел, вытянув больную ногу, и, опершись локтем на подоконник, смотрел в окно. Не задернул штору и не разделся, когда поднялось солнце. Время от времени Амелия украдкой бросала взгляды в его сторону, но ничего не менялось.

В конце концов, мерное покачивание экипажа, цокот копыт и прошлая почти бессонная ночь сделали свое дело — Мэл уснула.

Проснулась, когда колесо угодило в выбоину, больно ударилась головой об обитую тканью стенку салона, с досадой потерла висок.

Глянула в сторону спутника: или правда не заметил, или тактично смолчал — та же поза, подбородок, подпертый ладонью.

Как ее только угораздило уснуть наедине с малознакомым мужчиной? К счастью, на сей раз без кошмаров. Если бы она проснулась с криками и в слезах, это было бы тем ещё зрелищем.

Убедившись, что не привлекла внимание супруга, Амелия облегченно вздохнула и отодвинула штору, в которой теперь не было необходимости. Вероятно, они куда-то свернули, потому как солнце больше не палило, ослепляя и заставляя слезиться глаза, в окно с ее стороны.

Бесконечные поля вновь стали чередоваться с деревеньками, а порой и довольно крупными поселениями с добротными каменными домами. Иногда они проезжали мимо, иногда дорога шла прямо сквозь населенные пункты, и тогда кони замедляли ход, а Мэл могла не торопясь рассмотреть незнакомую ей местность.

Она проезжала здесь лишь однажды — по дороге в тот же Монтегрейн-Парк, когда их с Эйданом пригласили на похороны леди Анабель Монтегрейн. Но с тех пор много воды утекло и многое изменилось.

— Слухи по столице уже пошли.

От неожиданно раздавшегося рядом голоса Амелия не вздрогнула не иначе как чудом. Пришлось повернуться к спутнику, однако тот продолжал смотреть в окно и говорил так, словно ни к кому конкретно не обращался. Рука, вытянутая вдоль подоконника, крупная кисть, длинные пальцы, барабанящие по раме. Нервничает? Ему так же неловко разговаривать с ней, как и ей с ним? В тягость?

— Если повезет, — продолжал Монтегрейн, в то время как Мэл продолжала тайком изучать новоиспеченного супруга, — пару недель нам удастся прожить в тишине, но после этого, хотим мы того или нет, в поместье начнутся паломничества соседей…

Удивительно светлые глаза — бледно-бледно-серые, при темных бровях и черных ресницах. Седые волосы, собранные сзади в короткий хвост, тонкая прядь, выбившаяся из общего пучка и упавшая за воротник…

К моменту своей кончины лорд Грерогер полностью поседел, и его шевелюра сделалась белой, как свежевыпавший снег, абсолютно лишившись цвета. Бабушка также ушла из жизни совершенно седой. Тетушка Амелии, сколько она ее помнила, годами подкрашивала появляющиеся белесые волоски у корней. Седина Монтегрейна была совсем другой: светло-серые волосы, будто нарочно под стать цвету глаз, перемежались с темными равномерно по всей длине.

«Будто кто-то посыпал голову пеплом», — вспомнила Мэл свою первую мысль, когда увидела жениха в храме. Было ли это связано с дырой в ауре и опустошением магического резерва или же являлось причудами наследственности? Насколько она помнила, старший лорд Монтегрейн был темноволос и тогда, когда ему было уже за пятьдесят…

— Вы меня слушаете? — голос мужчины стал жестче.

Амелия моргнула, поняв, что задумалась о причинах появления внезапной седины слишком глубоко и не вовремя (не иначе как до конца не проснувшись), и даже пропустила момент, когда спутник повернулся к ней лицом и впился в нее своими льдистыми, почти бесцветными глазами.