Жена Сухого, простая, работящая и послушная женщина, привыкшая к бедной суровой жизни и ничего, кроме этой жизни, не знавшая, радовалась этим драгоценным камушкам, тонкой работы кольцам и браслетам, как ребенок игрушкам… Она надевала их на свои красные, огрубевшие от вечных стирок и уборок руки, совершенно не понимая ценности этих вещей, плененная лишь их ярким блеском и мерцанием. Выходить ей в них было некуда, да она и не решилась бы никогда появиться в такой красоте на людях. Забитой, рано состарившейся женщине и в голову не приходило принарядиться или как-то приукрасить себя. Она складывала украшения в полиэтиленовый мешок и лишь иногда вытаскивала полюбоваться и поиграть, а потом убирала обратно. Только однажды получилось иначе, потому что Марте позвонила одна из ее хозяек, ожидавшая гостей и желавшая поскорее убрать квартиру к их приходу… И Марта растерялась и сильно заторопилась.
Сухой ценил свою жену за ее абсолютную идеальную безропотность и не видел ничего опасного в том, чтобы порадовать ее таким образом. Догадаться о происхождении этих вещей она никак не могла, поскольку безропотность удачно дополнялась в этой женщине столь же абсолютной глупостью. Она даже не догадывалась, что ее рассказы о богатых квартирах, в которых ей предлагали убираться, были бесценным источником информации для Сухого. Обычно, если адрес был стоящим, Сухой советовал жене отказаться от предложения и поискать что-нибудь другое. Такой адрес он оставлял для себя…
Гибкий, плоский, как лезвие ножа, без грамма жира — мышцы и сухожилия, бесплотный, как тень, и цепкий, как паук, он проникал, прокрадывался в любую щель… Чтобы попасть в квартиру, огражденную стальными дверями и хитроумными замками, Сухому требовалось не более четырех минут, потому что двери Сухого не интересовали — он входил в дом через окно…
Женщина не была уверена — на этот раз! — что ее расчет оправдается… Не получится, ну что ж… А получится — так одной нечистью на земле станет меньше. Ее невероятно раздражал этот сопляк и альфонс… именно раздражал — для ее ненависти он был слишком мелок и низок. Во всяком случае, не попробовать, не использовать этот шанс было бы в ее положении глупо. Слишком многотрудный и грандиозный план предстояло ей выполнить. Она даже не была уверена, хватит ли у нее сил… А тут все могло устроиться без особых хлопот и усилий с ее стороны, можно сказать, само собой…
Все началось с того, что, зайдя в ванную, она обнаружила на полке под зеркалом редкостной красоты и работы бриллиантовое кольцо. В том, что все было настоящим, не было никакого сомнения: вечерний камень, созданный природой отражать пламя свечей, даже в ванной переливался и слепил снопиками ярких лучистых огней. Женщина много слышала, что домработницы крадут, но она никогда не слышала, чтобы они приносили в дом своих хозяев подобные вещи. В доме, кроме нее и Марты, убиравшейся в комнатах, никого не было. Еще час назад бриллиантов в ванной не наблюдалось… Она вовсе не собиралась пугать Марту допросом, хотя наличие такой вещи у женщины, подобной ее домработнице, не могло не выглядеть подозрительным… Она даже не сказала ей о том, что видела кольцо. Просто обратила внимание на то, что после ухода домработницы кольцо из ванной тоже исчезло.
Она уже слишком хорошо изучила эту забитую женщину (собственно, и изучать-то там было нечего) и понимала, что вопросы с пристрастием только испугают ее и ничего, кроме слез, от домработницы тогда не добьешься… Просто Женщина стала поласковей разговаривать с Мартой, расспрашивала о семье, подарила кое-что из продуктов. Подобные женщины напоминали ей коров, больших, доверчивых и глупых: чем ласковее с ними обращаешься, тем больше от них молока, то есть пользы.
Семьи как таковой у Марты не было. У нее имелся только муж. Но муж совершенно удивительный.
Работящий и заботливый… Работа у него только была опасная — он мыл построенные из стекла многоэтажные здания, которых так много появилось последнее время в Москве… окна, в общем, мыл… и довольно часто приносил Марте разные безделушки-игрушки. Последние года полтора у него было много работы, очень много, и платить за нее стали очень хорошо, так, что Марта убирала квартиры скорее по привычке к постоянной тяжкой работе, чем по необходимости…
Костя Коробов, прокурор одной из московских окружных прокуратур, обожал, когда к нему на дачу приезжали гости… Дачу, мечту своей жизни, Коробов построил довольно далеко от города и заманить туда кого-нибудь погостить было непросто… А так хотелось похвастаться недавно достроенной банькой, угостить радушно домашней вишневой душистой наливочкой перед жарко горящим камином.:. Короче, вкусить наконец плоды своих строительных трудов… В конце-то концов, человек ведь может по-настоящему понять, как ему хорошо живется, только когда есть зрители, в глазах которых он читает завистливое подтверждение: да, старик, неплохо ты в жизни устроился… Поэтому, когда на уик-энд как снег на голову к ним на дачу свалилась некая дальняя (дальше некуда, седьмая вода на киселе) родственница его жены, Костя был искренне рад. Хотя и удивлен… Вот уж он не думал, что она когда-нибудь соберется в гости к бедным родственникам…
Обычно он терпеть не мог сорт людей, подобных этой родственнице: встречаясь с прокурором в «неформальной» обстановке, такие всегда жаждали услышать что-нибудь страшненькое и ужасненькое, искренне считая, что с врачом, независимо от того, чем он занят в данный момент: ест ли, пьет ли или парится в бане — надо говорить о болезнях, а с прокурором — о преступлениях…
— Ужасно боюсь, что в квартиру заберутся! — донимала Костю родственница. — Представляете… вот недавно, сижу, пью чай на кухне, и вдруг будто шорох какой-то за окном… Может, это птица была?
— Может, и птица… А может, и не чай ты, кума, пила… — набравшись незаметно, но изрядно своей сладенькой, вроде как дамской, но на самом-то деле закрепленной шестидесятиградусным чистым спиртом наливочки, Костя обычно начинал петь и говорить в рифму.
— Нет, ну, правда же… — не унималась родственница. — Ведь у меня четырнадцатый этаж… Нет, ну честно, Костя, ну бывают же такие случаи?.. Ну, что забираются?.. Мне почему-то стало тогда так страшно, так страшно…
— У нас, радость моя, чего только не бывает… — Костя с удовольствием похлопывал зануду-родственницу по изящной ровненькой спинке. — Фантасты, Оруэллы и Уэллсы всякие такого придумать не могут, что у нас бывает…
На этот раз Костя, устроивший гостье прием по полной программе: баня, шашлыки, камин, наливочка — был милостив и не отказался побаловать любительницу «историй» страшненьким и ужасненьким… Тем более что она была недалека от истины. Уже полтора года кто-то забирался в центре в квартиры верхних этажей, что, конечно, не было для милиции новостью: с такими специалистами сталкивались нередко…
Но в данных случаях этот «кто-то» не обчищал пустые квартиры, как это обычно было принято, а замучивал до смерти людей, которые в них находились. Трупы были обезображены до такой степени, что выворачивало наизнанку даже бывалых, изрядно повидавших на своем веку сотрудников выезжавшей бригады. Иногда это не было даже похоже на грабеж: квартиры не были перерыты, перевернуты, все оставалось на местах. Возможно, пропадали деньги, поскольку нападению подвергались далеко не самые бедные сограждане. Но утверждать что-либо с уверенностью было невозможно. Пропали из квартиры деньги или нет? Сведениями о наличности, припрятанной в квартире, при жизни потерпевшие не спешили делиться даже с близкими родственниками, которым приходилось потом опознавать их трупы.
Похоже, что «некто» не утруждал себя поисками, а вымучивал, вытягивал из своих жертв с помощью изощренных пыток сведения о тайниках. Впрочем, даже когда тайников не было, этот «некто» не уходил пустым. Иногда родственники не обнаруживали в квартирах редких, очень запоминающихся, «фамильных», драгоценностей. Или утверждали, что некоторые из потерпевших открыто носили при себе изрядные суммы: иметь при себе запечатанную пачку стодолларовых купюр было для нынешних нуворишей естественно и буднично, считалось хорошим тоном.
Зачем тогда «некто» замучивал до смерти, а не «просто убивал», заметая следы и избавляясь от нежелательных свидетелей? Возможно, это был садист-маньяк, для которого добыча была делом второстепенным. Во всяком случае, большинство потерпевших умирали от болевого шока, от мучений, превосходящих силы нормального человека. Как бы там ни было, свидетелей никогда не оставалось…
По всей видимости, «некто» проникал в квартиры очень быстро и поистине виртуозно. Лишь однажды пенсионер, обедавший у окна, на кухне, задумчиво и сосредоточенно пережевывая вставными зубами котлету — занятие, требующее особого внимания, — заметил, что на крышу соседнего дома по тросу поднимается невероятно худой мужчина… Но утверждать, что это не было наваждением, пенсионер не мог: настолько мгновенно все произошло: мужчина промелькнул и исчез. Вполне реальным, правда, оказался неузнаваемо изуродованный труп «челночницы», обнаруженный в том доме, где был замечен верхолаз.
Напасть на след садиста — Костя Коробов так и объяснил это своей испуганной и зачарованной его рассказом родственнице — было практически невозможно. Ясно, что тот работал один и являлся, что называется, «самородком»… Есть такой сорт одиночек, свихнувшихся на каком-то пунктике. Они обдумывают свой безумный замысел иногда очень долго, не год и не два; изобретательны и тщательно готовятся… И когда такой внешне ничем не примечательный гражданин, дозрев, начинает действовать, вычислить его необычайно трудно. Главным образом, потому, что действия его нестандартны, неожиданны — аналогов нет. Это своего рода безумный гений, чье поведение не поддается логическим объяснениям. К нему нет подходов через осведомителей, поскольку он не контактирует с уголовной средой. Он совершает свое преступление и снова возвращается к нормальной жизни: на работу, в семью, заурядный, обычный Семен Семеныч, на которого и подумать-то невозможно…