— Да понимаешь, — Рабцевич глазами показал на костры, — выходит, каждая группа у нас сама по себе, не вижу я в них пока единого целого.

Линке улыбнулся.

— Странно, но и я об этом думаю. — Из нагрудного кармана он достал листок. — Посмотри, у Комара взял.

Это была партизанская присяга. Рабцевич прочитал, пожал плечами:

— Как тебя понимать?

— А просто, принять ее надо, она и объединит, сплотит бойцов…

Рабцевич закурил, сощурился, точно дым от самокрутки попал в глаза.

— Так она ж партизанская, а у нас подразделение специальное, надо, чтоб в присяге это чувствовалось.

— Тогда давай напишем свой текст.

Они спустились в землянку, и каждый написал свой текст, потом поспорили, переписали, сократили, и в конце концов присяга была готова.

Утром Рабцевич объявил, что перед обедом состоится общее построение отряда, будут принимать присягу. Взгляд его задержался на бойце из местных, который стоял как раз напротив. Вид у него был неприглядный: волосы не чесаны, рубашка расстегнута, на пиджаке ни одной пуговицы.

Боец перехватил взгляд командира, покраснел и торопливо стал приводить себя в порядок: застегнул рубашку, одернул пиджак.

Рабцевич ознакомил всех с текстом присяги.

И началось: засуетились, забегали бойцы…

У Линке был кожаный кошелек с множеством отделений, в которых хранилось все для сапожно-портновского дела — от набора иголок, моточков ниток разного цвета, пуговиц до шила и ножниц. Комиссар невольно стал центром всеобщего внимания. То и дело слышалось:

— Товарищ Карл, дайте, пожалуйста.

— У вас не будет черной нитки?

— Мне бы пуговицу для гимнастерки, вчера потерял, не одолжите?

— Будьте добры, шильце.

Линке с улыбкой раздавал свои запасы. Чувствовалось, это доставляло ему удовольствие.