Так как Боброву предписано было спать на спине, а женщины располагались по бокам: Златка слева, а Апи справа, то выскользнуть из их объятий было задачей практически непосильной. Но Бобров справился. Такой фокус он проделывал уже не единожды, аккуратно проскальзывая под покрывалом в сторону изножья кровати, где не было спинки. Извиваясь как змея, но только в вертикальной плоскости, Бобров сначала зацепился за край кровати пятками, потом голенями, ну а потом и руками. Заботливо поправив покрывало, он подождал реакции девчонок. Первой отреагировала Златка. Не найдя никого рядом, она забеспокоилась и стала шарить рукой, пока не наткнулась на Апи. Тогда она придвинулась к ней и, ощутив тепло ее тела, успокоилась и опять ровно задышала. И все это она проделала, не просыпаясь.
Бобров подождал немного, взял с подоконника «Летопись», уселся на освободившееся место, зажег маленькую лампочку, сделав так, чтобы свет не попал на спящих, и погрузился в чтение.
…А двадцать второго июня усадьбу с дружеским визитом посетил Смелков. Сказать, что он был потрясен увиденным, значит, ничего не сказать. Он как сомнамбула бродил по дому и окрестностям, благо, наткнуться было не на кого и не на что, потому что и люди и мебель отсутствовали. А когда его повезли в город, Бобров серьезно опасался за целостность его мозгов, которые едва не вскипели. Но тут, слава богам, подвернулся Никитос и Юрка, обнаружив родственную душу, стал адекватнее относиться к окружающим его реалиям четвертого века до новой эры. Результатом Смелковского вояжа стало оживление торговли между временами, а к экспорту Херсонеса прибавилось еще и оливковое масло.
Бобров наконец-то смог заняться любимым делом — деревянным судостроением. Ну, во-первых, оно ему нравилось, а во-вторых, другого материала здесь не знали. Самым удобным местом оказался берег бухты за усадьбой. У него был только один недостаток — он был высоким и Боброву пришлось приложить максимум усилий вкупе со знаниями из технической библиотеки, чтобы соорудить и верфь, и спускное устройство. А когда все это было сделано в сжатые сроки (потому что, когда деньги есть, все сроки становятся сжатыми, а деньги, благодаря налаженной торговле, были), насытил верфь электроинструментом, завезя генератор, набрал персонал, который сначала шарахался, считая все новшества порождением Аида и Тартара. Но Бобров тенденцию переломил, свалив все на Гефеста, и дело пошло. Через месяц Вован оставил свой бот и, перейдя через портал, возглавил маленький флот поместья.
К концу ноября корабли уже имели железный фрахт и в преддверии зимних штормов отправились в вояж по Эвксинскому Понту.
Бобров перевернул страницу с завершающей записью за тысяча девятьсот девяносто второй год. Но вместо девяносто третьего года увидел триста тридцать восьмой год до новой эры.
— Ишь ты, — удивился он. — Не зря, значит, деффки куролесили в будущем времени.
… Триста тридцать восьмой год ознаменовался поворотным для Греции событием. Греки и до этого не жаловались на спокойную, размеренную жизнь. Так, за год до этого разразилась четвертая Священная война из-за обвинений в святотатстве. Кого и в чем греки могли обвинить с таким пантеоном, было делом вторым. А вот Филипп Македонский с большой охотой откликнулся на призыв эту самую войну возглавить. И тут же занял Златою, что в Фермопилах. Афины всполошились. Ихний Демосфен поставил всех на уши, в кои-то веки сколотив из Афин и Фив, а также Коринфа, Мегары и Эвбеи военный союз. Спарта традиционно это дело проигнорировала.
В триста тридцать восьмом году при Херонее в Беотии произошла решающая битва. Объединенная греческая армия была разбита до совсем. Часть афинян с поля боя смылась, в то время как священный легион семивратных Фив стоял до последнего в прямом смысле. Филипп Афины пощадил, а вот к Фивам отнесся жестко, часть населения перебив, а оставшихся продав в рабство. Кстати, в битве при Херонее впервые продемонстрировал свой полководческий талант, командуя левым флангом, будущий царь Александр…
Материал, посвященный тысяча девятьсот девяносто третьему году, оказался небольшим. И то, событий в этом году было немного. Прямо скажем, очень немного. Но зато каких. Зима для поместья прошла тихо и спокойно. Жили на созданных запасах. Поставки рыбы и оливкового масла прекратились, потому что в такую воду нырять можно было только самоубийце. По той же причине закрылась и лавка Никитоса. Правда, продолжала функционировать Бобровская верфь и ее изделия охотно разбирали в преддверии весенней навигации, тем более, что цены у Боброва были не в пример. С верфи, да с запасов Андреева вина и кормились. Не жировали, конечно, но и впроголодь не жили. И даже войско пополняли. И его командиру всю зиму была работа. И, как выяснилось, не зря.
Вести о готовящемся набеге пришли где-то в середине февраля. Обитатели поместья могли бы удрать под защиту городских стен, но потом пришлось бы все восстанавливать практически заново, и Бобров решил защищаться. Тем более, что грозила не полномасштабная война, а обычный грабительский набег. Правда, очень уж многочисленный. Усадьбу стали готовить к обороне. Как это бывает всегда, все доделать не успели, когда появились скифы. Женщин отправили кораблем в город, а немногочисленные защитники вышли на стены.
Скифов удалось отбить, применив технику двадцатого века. Очень помог херсонесский стратег, выведя городское войско за стены в самый подходящий момент. Его демарш, собственно, и решил исход осады. Так что и почести ему воздали вполне заслуженно.
Скифы слегка разорили Андреевы виноградники, по поводу чего он очень сокрушался, но зато не тронули верфь и пристройки. Вернее, им не дали тронуть. А тут как раз открылся межвременной мост, и поместье стало ускоренными темпами богатеть. Причем настолько быстро, что Бобров решился даже позволить себе недельный отпуск с посещением родного времени. Он даже взял с собой Златку, чтобы той не было скучно. Втайне он хотел, конечно, похвастаться перед наивной девочкой.
Читая это место, Бобров фыркнул, но вынужден был признать, что было и такое.
Ну что ж, и похвастался тоже.
На этот раз поместье встретило зиму, будучи к ней гораздо лучше подготовленным. С перестроенной усадьбой, насыщенной немыслимыми для четвертого века до новой эры удобствами. А Златке были созданы условия сравнимые с веком двадцатым. Подвалы были полны запасами и лавка Никитоса, хоть и на голодном пайке, но проработала всю зиму. Так что, сойдясь в декабре, «отцы-основатели» за исключением Смелкова, с большим воодушевлением подвели итоги прошедшего года.
… Херсонес находился на такой периферии, что события, происходившие в центральной Элладе, его словно бы и не касались. А в центральной Элладе после Херонейского поражения последовало создание Коринфского союза, который естественно возглавил Филипп Македонский. Филипп попытался придать союзу вид патриотического начинания греков, которые якобы объединились против общего врага — Персии. На самом деле все демократические свободы полисов, декларируемые союзом, оказались фикцией. Отныне Македония стала властелином на Балканах.
Вован явился сразу после возвращения девчонок. Ну, не сразу, но через две недели — точно. Оба корабля были сильно потрепаны. Флагман лишился фор-стеньги, сломанной, по словам капитана, у самого эзельгофта. А мателот остался без утлегаря и, соответственно, без части кливеров. Штаги с топа фор-стеньги пришлось заводить на бушприт. Вован с удивлением говорил, что шквал налетел чуть ли не в видимости Сицилии, когда до Сиракуз оставалось буквально несколько часов хода. Крен порой достигал двадцати пяти градусов. Хорошо, что не сместился груз. Больше всего Вован сожалел, что его понапрасну будут ждать на Канарах встречные корабли. И все из-за ремонта. И как он с ними разминулся в море. Дороги-то одни.
Матросы пришедших кораблей дня два отмечали второй день рождения и никто им не препятствовал. И только после этого началась выгрузка.
Вован, которому хватило для празднования одного дня, потому что таких дней рождения у него было с пяток, по завершению оного, дал Боброву полный отчет. А так как рассказывал он интересные вещи, то при отчете, само собой, присутствовали все девчонки, включая, на этот раз и Млечу. Бобров уже имел представление о состоянии дел в южной Африке, но все дело в том, что Вован был первым, кто на большом корабле достиг крайней восточной точки территории — городка Смелковска. Ранее туда добирались только местные каботажники, да он был один раз, но на шхуне.