Они еще поболтали минутку. А сразу же потом Шацкий позвонил Эдмунду Фальку и договорился встретиться с ним в зале для вскрытий больницы на Варшавской.

Как обычно, прокурор Теодор Шацкий припарковался под пивной и, кривясь на каждом шагу в промокшей и холодной обуви, преодолел десятка полтора метров снежной каши, отделявших его от анатомического корпуса. Он надеялся, что прибыл первым, но повстречал Фалька на лестнице.

Мужчины пожали друг другу руки и, плечом к плечу, вошли в средину.

Коридор был пустым и тихим, может потому, что время раннее, и холл еще не успел заполниться студентами. А может как раз сегодня у адептов анатомии был выходной.

Они вошли в зал для вскрытий, точно такой же опустевший. В воздухе, правда, держался трупный запашок, но нигде не было видно ни трупов, ни Франкенштейн, вообще никого.

Асессор Эдмунд Фальк удивленно огляделся.

— А я думал, будто бы нас кто-то ожидает.

Не говоря ни слова, Шацкий подошел к холодильнику, в котором хранились останки. Как правило, в прозекторских они занимают больше места, ведь в них необходимо сохранять всех найденных в городе покойников. Здешний же служил для учебных целей, потому в нем было только два отделения. Шацкий нажал на хромированную ручку, открыл дверку, изнутри повеяло холодом и смертью.

Он потянул за рукоятку, металлический поднос выдвинулся легко и бесшумно. «Хилтон для трупов», как назвал это Франкенштейн.

На пластине из нержавеющей стали лежала Виктория Сендровская. Синяя, с фиолетовой шеей. Уже после вскрытия, что можно было узнать по небрежному шву на корпусе, громадной букве Y, верхние ответвления которой начинались у ключиц, соединялись возле грудины, а ножка доходила до лонного холмика.

— Зачем вы мне это показываете? — спокойным голосом спросил Фальк. — Я присутствовал при следственных действиях, ведь я прокурор, ведущий это дело.

Шацкий отошел от холодильника, свободно присел на высоком столе для вскрытий и поглядел на Фалька, стоящего над трупом девушки.

— Я должен был оставить это другим, но не мог удержаться. Я посчитал, что после произошедшего нам следует устроить это дело между собой. Опять же, мне хотелось дать возможность попрощаться со своей приятельницей и жертвой. В конце концов, много лет она должна была быть для вас кем-то вроде сестры.

Эдмуд Фальк снял пальто, огляделся, тщательно повесил его на спинке одного из стульев в аудитории. И выжидающе поглядел на Шацкого.

Прокурор Теодор Шацкий не спешил. Он подозревал, что Фальк ожидает какой-то длительной речи, в которой он сам будет излагать свой ход рассуждений, только он слишком устал. А кроме того, не было чем хвалиться. Мало блестящих рассуждений в духе Шерлока Холмса, очень много предчувствий и прокурорской интуиции. Уже раньше что-то царапало его где-то на заднем плане, почему это службист Фальк не выполнил всех процедур по делу Кивита, почему, вопреки его личным указаниям, он не прижал членов семьи. Опять же, его бунт в отношении Клейноцкого, который угадал мотивы убийц Наймана. Но прежде всего — интуиция.

— Я мог бы задать вам сотни вопросов, — сказал он. — Но задам всего два. Вам не было ее жалко? Некжели дело было столь важным?

— Очень жалко. Но это был логический выбор, — ответил на это Фальк. — Впрочем, Виктория размышляла над этим очень долго, и к этому она была готова. Вам следует знать, что у нее было уже много попыток самоубийства. Один раз я спас ее лично. А только лишь таким образом ее… — он снизил голос, глядя на Шацкого с тонкой усмешкой, — жертва не стала напрасной. Неужели я должен пояснять, сколь огромное значение это имеет.

Шацкий, соглашаясь, кивнул. Еще в тот самый вечер, возвращаясь домой, он понял значение смерти Виктории. Девушка руководствовалась не общественной справедливостью. Ее месть имела личный мотив, из-за чего, раньше или позднее, а скорее всего — раньше, проверяя очередные базы данных, они, в конце концов, вышли бы на нее и арестовали. Что представляло собой угрозу для всего предприятия.

Ее смерть сделала практически невозможной выяснение дела Наймана. И Фальк был прав: это был логичный выбор. Наверняка он объяснял это девушке настолько тщательно, что она верила в его объяснения сильнее, чем в собственные мысли. Точно так же, как ранее он подсунул ей материалы ее семьи и умело подпитывал ненависть и жажду мести. На сколько лет вперед планирует преступный гений? Сколько комбинаций ходов на шахматной доске он в состоянии предвидеть? Наверное много.

— Почему я? — спросил Шацкий.