ГЛАВА 26

Хочешь насмешить Бога? Расскажи ему о своих планах…

Тело плыло и качалось, удерживаемое путами проклятой магии. И виделась я себе в этом мрачном перемещении — корабельной доской, уцелевшей после крушения и дрейфующей по обманчиво тихой воде. Темной, вязкой с множеством чудовищ, притаившихся на глубине. Действительность от воображения отличалась кардинально, поскольку здесь монстры прятаться и не думали…

И пусть веки столь же крепко держало закрытыми проклятье, а сознание туманила отравленная магия, но… Все шорохи, отрывистая, гортанная, более подходящая очеловеченному животному речь, появившихся словно из ниоткуда андрогинов, спорящая с кем-то Арисия, поутратившая самоуверенности, не давали отделаться от мысли, что сновидения куда более безопасны. И нужно бы сдаться. Провалиться в них с головой, поскольку там, в реальности меня ничего не держит, а задуманное я могу исполнить и так…

Малодушие проходило. Было оно жадным, и с каждым своим неудавшимся наступлением, пыталось захватить с собой кусочек моей веры в свою правоту, однако я не сдавалась. Из врожденного и выстраданного упрямства, кое, думается мне, останется рядом даже на алтаре, я сопротивлялась чарам, не желая уходить в темноту неведения.

К слову, левитировала я не так чтобы долго. Процессия сопровождаемых меня приспешников Безымянного, шествующих по вырытым ходам дроу, довольно скоро вышла на площадку, судя по притокам воздуха, явно размеров серьезных. Я не могла этого увидеть, но интуиция подсказывала — вот и пункт назначения. Скорее всего какой-то природный подземный грот, размещенный аккурат в середине Гор Забвения Фей, дабы и алтарь было где состряпать, и удар от извлеченной из носителя силы прошелся в основание ненавистного андрогинам кургана. Что там должно произойти дальше по умозаключением четвероруких, я точно не знала. Вариантов много. Или преграда расколется, или раскрошится на мелкие камушки, или и вовсе истает, наконец, дав завершить чудовищам начатое.

Внутренний глас, несмотря на серьезность и незавидность моего положения, как умеет один лишь он, язвительно пропел — то-то они удивятся…

Угу, и даже взбесятся. Если успеют. Но я этого уже не застану.

Если бы могла, по привычке тряхнула головой, отмахиваясь от мучающих дум, однако чего-чего, а с подвижностью не заладилось. Еще и не к месту возникла неуместная, но в раз взволновавшая мыслишка — интересно, а у них на алтарь деву одетую класть принято, или раздевать станут? Вот последнего не хотелось точно. Во-первых, каменюка наверняка холодной окажется, и вряд ли в проклятых достанет заботы ее подогреть, а во-вторых… Негоже незамужней сирине блистать первозданной своей красотой. И пусть мне иной статус теперь не светит по определению, однако убежденность от сего крепость не растеряла, словно строительный раствор в кадке, забытый на солнышке. Угу, не вытрясти, не выскребать.

Нашла, как говорится, о чем думать.

А с другой стороны, лучше уж размышлять о мелком соре, который непременно вопьется в оголенные лопатки, чем о кинжале, пробьющем сердце. Так что, да, на раздевание не подписываюсь. Зря я что ли, ночную рубаху с умыслом выбирала? Чтоб и вырез удобный и помирать прилично можно.

— Даршех србадезар пршсхар дэ граш.

Раздалось в пространстве повелительное, и тут же разлетелось эхом по округе, заставив всех прочих умолкнуть, а меня непроизвольно напрячься. Просто некто, и как подозреваю, жрец Безымянного не двояко намекнул, дескать, пора начинать. Я не смогла полностью идентифицировать фразу, перевела только обрывки: "положите здесь" и "источник". Вскользь, который раз, подивившись предусмотрительностью отца, умудрившегося заставить дочь выучить язык перволюдов, не посвящая в то, кому он принадлежит. Дальше мысли перепрыгнули к самим толкованиям сказанного: последнее, видимо, обо мне. Впрочем, и про "положить" в принципе непосредственно меня касалось, поскольку спина враз утратила невесомость и упокоилась на чем-то твердом, и естественно холодном. Даже сквозь платье. Шерстяное. Никакого почтения перед жертвами у этих проклятых нет, хоть бы постелили чего. Определенно если удумают стягивать одежду, придется отбиваться. Важность момента, важностью, а девичье смущение дороже. Еще и пятка нервно засвербела, заставляя сконцентрировать внимание на ее бедах, и понять — обувь таки уже сняли.

Когда чьи-то многочисленные конечности зашевелились на мне и задергали пуговицы, очи непроизвольно заморгали, пытаясь открыться. И никакая магия, даже самая проклятая не могла управиться с моим желанием отстоять одежду.

Глаз приоткрыть практически вышло. Наполовину. Этого хватило, дабы узреть два плоских, тарелкопобных лица, склоненных надо мною. Страшных до того, что упомянутый храбрец мигом зажмурился и решил, что дальнейшее отстаивание добродетели обойдется без его участия. Слишком уж увиденное впечатлило. Да там от одних шрамов, можно всю жизнь кошмарами маяться, не то что, в общем… По четыре глаза, с бельмами и нарывами, пара скрюченных носов, с широкими, одутловатыми ноздрями, рты, лишенные губ, и кожа, изрытая порезами и вмятинами, сероватого оттенка "свеженького" покойничка. В общем, я впечатлилась. Все ж таки сны снами, а наяву и клюква кислее. Вот и увиденное, превзошло ожидания.

— Бархрат, — скомандовал тот же повелительный глас раздраженно, и от меня отстали.

Даже не так — отпрянули, будто от Зараженной. Хотя уж кто-кто, а эти ребята, такими страхами страдать не должны.