Теперь же жалел о своем решении парень.

На поле ярился ветер, рвал стяги и знамена, выжимал слезы из глаз. Мимо промчалась конница, волна от которой сбивала с ног. Вспотели ладони, сжимавшие холодное занозистое древко копья. Вдоль построений сновали воеводы — крикливые ворчуны. Но что там? Не видать из-за солдатских голов.

Кони бегут прочь. Пыльные вихри скрывают битву, только ветер-сплетник доносит крики. Северин не слышал, какой был отдан приказ, ноги сами шли за соратниками.

Маршируют тысячи ног навстречу погибели.

Первые ряды уже с кем-то бились. Дым ел глаза, щипал в носу. Солдаты толкались плечами — не протиснуться. Внезапно земля ушла из-под ног, взметнулась буйными волнами подобно морю, раскидав копейщиков в стороны. Кто-то так и остался в земной тверди — будто глиняное месиво ноги закусило и держало. Рвались из плена, да не успели — сомкнулся над ними земной зев, не оставив шанса света белого увидеть.

Под боком совсем четыре мага-нелюдя как деревья в шторм качались и всё руками вращали, вереницу огоньков хлыстом то от себя, то к себе запуская. Присмотришься — не огни это вовсе, колдовские ножи светились, насквозь человека пробивали, коль не увернется тот. Одного нелюдя в змеиных одеждах уж на копья подняли.

Из вихрей пламенные зарницы вспыхивали, будто чудище какое огнем головы людские поливало да рычало так, что из ушей кровь текла. Пахло гарью и сгоревшим мясом, шкворчало, как масло на жаровне.

Вспыхнуло прямо перед разбитым строем, конь скинул воеводу.

Из серых облаков послышался дробный топот, и на растерянных солдат наскочила серебряная конница, будто звезды сияющая. Среди свиста и диких криков пели арбалетные тетивы. Ревели кони, натыкаясь на острия копий.

Что-то сверху с гулом лопнуло, осыпав пеплом.

Сбитый с ног, Северин поднялся, копье наготове. Пепел на кольчуге мерцал будто росинки на солнце, тянулся к небу летучими искрами. И не стряхнуть с себя никак эту чадящую пыльцу — будто знаком каким отмечен.

Люди словно головы потеряли от пепла, с ума посходили.

Глянул Северин по сторонам и замер в ужасе.

Воздух от дыма очистился, каждую пылинку видать. Стояли супротив неразберихи колдуны с серыми покрывалами на лицах и мертвецов поднимали — за блестящие длинные паутинки дергали, как куклами-марионетками играя. Кто без ноги, кто без руки, а у кого и вовсе головы нет — вставали, снова оружие в руки брали и шли на живых товарищей. Кого пыльца не задела, отбивались изо всех сил, звали друзей по именам, ругались и плакали, да изнемогали от миазмов, от трупов исходящих. Над всем полем из-за лесов возвышалась огромная тень. Из головы торчало длинными шипами множество рогов, из тьмы сияло три глаза. Разевал демон пасть тысячезубую, дышал смрадом, и кто смрад вдыхал — вмиг глаза лютой ненавистью загорались, шел человек бесстрашно в бой. Скребло чудовище поле брани лапами. Когти в человеческий рост величиной. Сгребало души в кулак да себе в пасть закидывало, точно ягоды. И слышно было, как мертвецы-духи кричали, руки к небесам протягивая, о пощаде моля.

Не мог глаз отвести Северин от гиганта, копье из рук выронил. Сердце колючими цепями сковало. Все тело окаменело — с места не сдвинуться.

Увидел демон молодого воина, улыбнулся ему, будто друга долгожданного встретил. Дыхнул на всадников вражеских, а сам уже лапу потянул душу жертвы отмеченной забрать.

— Не стой, солдат! — тряхнул за плечо Северина воевода, вложил оружие ему в руки. — Али смерти ищешь?

Окликнул воевода оставшуюся копейщицкую братию да побежал навстречу мчащимся серебряным всадникам. Люд за ним с отчаянными криками кинулся — принимать смерть на радость чудовищу.

Отшатнулся Северин от полусгнивших когтей, но остался стоять на месте.

За спиной вновь послышался марш тысячи ног. Сенельцы, песнь молитвенную распевая, ровными рядами прошли по трупам, не обратив внимания на раненых. И их глаза полыхали огнем как у чудовища.