В последние месяцы он работал в частной практике в Тегеле, рядом с больницей. Подменял пожилого отоларинголога. Зарабатывал он хорошо. Лучше, чем в больнице. Хоть и не научная карьера. Он так мечтал о ней в лагере. Но снова щелкать каблуками? Нет. Доктор Лехляйн собирался выходить на пенсию. Отто пришелся ему по душе. Пациентам тоже нравился молчаливый молодой врач. Он был рабочим. Как и они. Доктор Лехляйн обещал отдать практику за нормальную цену. Кредиты выдавались легко.

В обеденный перерыв он приходил в одно и то же кафе, садился у окна и смотрел на улицу – в солнце, в дождь, в первый снег. Мимо спешили люди, из магазина в магазин. Их руки становились все длиннее и длиннее, пакеты экономического чуда весело били по коленям во время ходьбы. Покупать, использовать, выбрасывать, снова покупать. День за днем они торопились мимо окна. Их животы становились все толще, глаза на расплывшихся лицах уменьшались до размеров булавочных головок, не пропуская ни одну скидку. Глубокая тоска, тяжелое дыхание. Из развороченной бомбами земли выросли магазины: магазины одежды, кухонной утвари, электроники, деликатесов, частные лавки, кафе, кондитерские, прачечные, сапожные мастерские. За деньги можно купить все. За деньги можно есть, пить, курить, строить дома, заселять их, продавать и строить новые.

– Ооооооттоооо!

Голос Вальтруды прогремел по маленькой квартире на Шаперштрассе. Отто задался вопросом, какого черта родители наградили его таким именем. Но если бы он не женился на Вальтруде, она бы сейчас его так не звала.

– Как тебя зовут? Отто? Как мило! Отто?

Ему следовало встать и уйти еще в бюро бракосочетаний. Но он оказался слишком труслив, слишком истощен. Он не знал, что жизнь с этой женщиной окажется новым заключением. Вальтруда была такой же решительной, как его мать. Сначала это ему понравилось. Теперь он стыдился тех мыслей.

– Еееееедаааа.

Она накрыла на стол. Небрежный порядок, как и везде в квартире. Усаживаясь, Отто подумал: «Вальтруда из тех людей, кто не делает различий между внутренним и внешним». Она состояла из улиц с односторонним движением и тупиков. Некоторые были громкими и яркими, со стульями и столиками возле дверей, как на фотографиях южных городов, некоторые – мрачными и пустынными, словно опустошенные немецкими солдатами русские деревни. Тогда в квартире пахло смертью.

– Ну, Оттохен? Как дела в больнице? Скоро аванс?

Ее попытки проявить власть напоминали Отто его семью, отчима и сестру. Вальтруда постоянно спрашивала, когда он станет заведующим или главным врачом, когда они смогут позволить себе новую машину, большую квартиру или даже дом с садом, а то и с парком.

– Отто, милый, муж Хильды, Дитер, подарил ей бриллианты. Потрясающе, правда? А еще купил «Опель-капитан». Вот так вот. Только представь. Вот это щедрость.

– Глупость.

– Что?

– Бахвальство и глупость.

– Ну опять. Как обычно. Ты просто завидуешь.

Отто промолчал.

Вальтруда возвышалась перед ним, уперев руки в бедра.

– Знаешь, ты бываешь таким дерзким, настоящий брюзга, мой маленький Отто.

Как же он был глуп. Непростительно глуп. На сегодня с него довольно. Он отодвинул тарелку.

– Ой, что случилось?