– Я не знаю что. Но у него большая когтистая лапа, – чуть уверенней сказала леди Эллиот и сдвинулась за широкую мажескую спину, тем не менее зонтик не опуская, и он продолжал столь воинственно торчать, словно был не зонтиком, а мечом героя ушедшей эпохи.
– Нет тут никого с когтистыми лапами, – недовольно бросил Болдуин. – Ни единой живой души поблизости, кроме нас.
– Нет, есть! – неожиданно громко охнула Уэбстер.
Линда ойкнула, и только тут я заметила на филейной части юбки леди Эллиот четыре почти параллельных разреза, которые были столь филигранно выполнены, что на ум приходили мысли о хирургических инструментах, а не о когтях диких животных. Во всяком случае, из разреза даже кровь не выступила, что, вне всякого сомнения, указывало на то, что пострадала лишь одежда.
– Богиня, новое платье! – возмутилась леди Эллиот. – Я его только забрала у портнихи, решила прогуляться – и вот…
Казалось, порча платья расстроила её куда сильнее вероятного нападения. Впрочем нападавшего не видел пока никто из нас.
– Странное место вы выбрали для прогулок, – не удержался Болдуин.
Был он напряжён и всё так же продолжал отправлять заклинания, которые никого не находили. Невольно подумалось, что заклинания наверняка настроены на животных, а вот нечто такое, как наша хищная яблоня, не так давно срубленная папой, они даже не почуют. Но не в моих интересах было озвучивать подобные размышления, поэтому я промолчала, не забывая оглядываться, чтобы не пропустить движения. Мне моё платье тоже было дорого, пусть оно и не было новым.
– Городской парк – прекрасное место для прогулок, – возмутилась леди. – И совершенно безопасное.
– Было безопасным, – заметила Линда, на лице которой было написано огромными буквами, как она жалеет, что пошла сюда. – Возможно, эти жуткие вопли – вовсе не иллюзия?
Она вцепилась в мою руку и лихорадочно вертела головой, ожидая с минуты на минуту нападения уже на себя. Но из кустов никто не вылезал, и стоило замолчать, как можно было убедиться, что и никаких подозрительных звуков нет: журчал фонтан и чуть слышно шелестела листва.
– Я подумала, – внезапно сказала Уэбстер. – Леди Эллиот, а не могли вы просто зацепиться за куст? Вы стояли так близко, чуть качнулись назад, зацепились за колючки, укололись, рванулись вперёд и порвали юбку. Вот смотрите, какие тут длинные колючки.
Она бесстрашно подошла к кусту, выглядевшему в свете фонарей довольно зловеще, и протянула руку. Мне почудилось какое-то шевеление внутри, но, судя по всему, кроме меня, его никто не заметил, потому что Уэбстер с ойканьем не отпрыгнула, а напротив, гордо продемонстрировала облюбованную ветку, на самом деле отличавшуюся повышенной шипастостью.
– Возможно, – неохотно согласилась леди Эллиот. – Честно говоря, я никого не видела, только почувствовала, как меня…
Она зарделась и замолчала.
– И всё же леди, вы выбрали странное время для одинокой прогулки, – бросил Болдуин.
– В тишине и одиночестве так хорошо думается, инор. Здесь такое романтичное место. – Леди Эллиот повела рукой вокруг себя. – Вдохновение приходит само.
– Леди Эллиот – поэтесса, – неохотно выдавила из себя Уэбстер. – Не так давно вышел сборник её стихов «Чарующие струны». Возможно, вы его читали, Рассел?
– К моему глубочайшему сожалению, нет. Но непременно прочитаю.
Происходящее всё больше напоминало фарс. Нападение то ли было, то ли не было, но присутствующие старательно делали вид, что ничего не происходит, и общались, как на званом обеде: вежливо и ни о чём. Казалось, выскочи сейчас прямо на нас настоящее чудовище – и у него непременно поинтересуются здоровьем и сообщат, что погода нынче нас не балует.