— Наверное, это из-за каких-нибудь неполадок на линии, — ответила Джулия. — У нас иногда такое бывает. Пару месяцев назад у нас целях три дня не работал телефон, а мы даже не знали об этом.
— Ну что ж, я очень рад, что все-таки смог в конце концов до тебя дозвониться, — сказал Бад. — Может быть, сходим в кино завтра вечером. Ты слишком много занимаешься. Так что небольшой отдых тебе не повредит.
— Хорошо, но только пусть это будет комедия, — ответила Джулия. — Так, чтобы не давило на психику, хватит с меня драм и всего такого.
Они поговорили еще несколько минут, и Джулия согласилась встретиться вечером следующего дня. К тому времени, как она снова появилась в кухне, чтобы вынуть из холодильника мясной фарш, на душе у нее было хорошо и спокойно.
И хотя за ужином мать время от времени бросала на нее тревожные взгляды, разговор за столом шел на привычные темы, и в какой-то момент грустные воспоминания окончательно покинули ее.
Глава 13
Женщина в туго накрахмаленном белом халате поставила на подоконник вазу с гвоздиками и взглянула на прикрепленную к цветам записку.
— Это от Дебби, — сообщила она. — Она пишет: «Выздоравливай поскорее, без тебя здесь очень скучно». — Она оторвала взгляд от записки и обвела широким жестом многочисленные вазы с цветами, расставленные на подоконнике, на столике у кровати, а также выстроившиеся вдоль противоположной стены палаты.
— Пряма как в оранжерее. Интересно, сколько же у тебя подружек?
— Достаточно, — отрезал Барри.
Изо всех приходивших к нему медсестер он больше всех возненавидел именно эту. Она была совсем молоденькой, лишь ненамного старше его самого, и к тому же весьма симпатичной. За такой девушкой он мог бы и приударить, если бы им довелось встретиться где-нибудь в другом месте и при иных обстоятельствах. Вот тогда он предстал бы перед ней во всей красе, сразив ее наповал, ловко используя свой имидж прославленного футболиста. И то, что теперь он оказался полностью в ее власти, беспомощно лежащий бревном на кровати, злило его еще больше.
Он отвернулся и закрыл глаза, делая вид, что засыпает, и мгновение спустя, услышал, как она тихо вышла из палаты.
Была уже среда. Ему сказали об этом утром. Сначала он никак не мог поверить в это — а куда же, в таком случае, девался вторник? Но затем постепенно разрозненные фрагменты вторника начали постепенно всплывать в его памяти — вот его везут на каталке по длинному коридору, перекладывают на кровать, на которой он лежит и до сих пор, склонившееся над ним морщинистое лицо отца. Вечер вторника запомнился ему уже куда более отчетливо. Плачущая мать. Игла в руке. Игла в бедре. Седой врач. Врач с темными волосами.
И странное дело, он почти не помнил боли.
— Его накачали обезболивающими, — сказал темноволосый доктор, когда отец наклонился к нему, пытаясь задавать какие-то вопросы, однако, его рассудок был не настолько замутнен лекарствами, чтобы он не понимал, о чем его расспрашивают.
— Это была Хелен, — сказал он, и судя по всему, отец остался вполне удовлетворен этим ответом.
— Он говорит, что тот звонок был от Хелен, — сказал он, обращаясь к кому-то, стоявшему у него за спиной, и Барри услышал голос матери: — Ну, разумеется. Я знала, что от этой девчонки нам будут одни неприятности, с того самого момента, когда впервые увидела ее.
Этим утром сознание его заметно прояснилось, и он уже мог воспринимать окружающую его действительность — стопку открыток на столике у кровати, цветы на подоконнике и сменяющих друг друга на дежурстве медсестер. А еще он был очень слаб; он сделал это открытие, потянувшись за открыткой, лежавшей самой верхней в стоке: дрожь в руках была такой сильной, что он даже не сумел открыть конверт.
И все же боль оказалась куда меньше, чем он того ожидал, принимая во внимание, что пуля прошила его практически насквозь.
— Я совсем не чувствую ног, — сказал он как-то седому доктору, зашедшему к нему, чтобы сменить повязку.