Она вернулась домой далеко за полночь. За один единственный вечер её жизнь, словно бурная река, так долго бьющаяся о непреодолимую каменную стену фатального невезения, неверия в собственные силы и близкую удачу, перестала гибельно бросаться туда, где ей никогда не было пути. Она просто повернула в другом направлении и, почувствовав свободу, лёгкую, головокружительную, ничем и никем несдерживаемую, устремилась вперед. Там не было тех, кто, как милостыню, давал ей псевдоверу в возможность счастья, там не было тех, кто не умел, да и не хотел познать всю глубину её неповторимой, ни на кого не похожей, так исстрадавшейся женской души. Но там был тот, кому она нужна как живительный глоток воздуха в вакууме происходящих в его жизни событий. Он успел познать многое: финансовый достаток, триумф побед в профессиональной деятельности, славу узнаваемости в определенных кругах, лёгкую добычу в приключениях, где в награду ему доставались те, о ком иные могли только мечтать. Однако душа его все больше томилась в беспросветном поиске той, которая бы нарушила его внутреннее безмолвие, выпустила жаждущую птицу, отомкнув холодные засовы, обожгла, но не опалила, напротив, пылающим огнём расправила крылья сердца. Её глаза, руки, волосы…

Всё это слилось в единый едва ли не мистический образ его возлюбленной. И вдруг стало так легко, что он даже сначала не поверил в это! Но её внутренний свет так притягивал к себе, так неумолимо манил, что он понял: сопротивление или её потеря сродни погибели его души. Он впервые услышал шелест утренних звёзд…

Он проводил её до квартиры, и они ещё долго стояли в неопрятном подъезде, где были обшарпаны стены, замусорены углы, где скудно горели лампочки, а за дверями квартир уже крепко спали. Эти двое, молча, смотрели друг на друга и не могли насмотреться. Их уста были сомкнуты, но как никогда, сейчас слова казались пожухлыми листьями, они ничего не значили. Оказывается, можно говорить и без слов. Он умел это в совершенстве. Глаза, светящиеся в полумраке, смотрели на нее так, что она не сомневалась: её любят, глубоко, искренне. Губы — их касалась улыбка, которая была предназначена именно ей — восхищенная улыбка, она удивительно шла ему.

Она ощущала внутри себя такое спокойствие и умиротворенность, такое согласие с самой собой, что могла только изумляться. Раньше она думала, что любовь к мужчине должна начинаться со страсти, с поглощающего все естество чувства, с захватывающих желаний, с бессонных ночей, постоянных до одури мыслей о нём, ни минуты не давая себе передышки, и дикого, временами неконтролируемого страха всё потерять. Но сейчас всё иначе. Да, ей хотелось смотреть на него, слушать его, узнавать его, но неторопливо, без суеты и любовной спешки, без скоропалительных выводов, которые так характерны для пылких, порой выдуманных, чувств. К ней приходила любовь женщины, пропитанная мудростью.

— До завтра? — наконец сказал он и, нехотя, отпустил её руки. Она кивнула. Ещё раз глянула в его бархатные глаза. Теперь, именно теперь ощутила исходящий от него магнетизм и настоящую мужскую привлекательность.

Он начал спускаться по лестнице. Ей ещё раз так захотелось поцеловать его, хотя они сегодня за вечер это сделали множество раз, что она не выдержала и позвала его. Ни секунды не колеблясь, он молниеносно одолел два пролёта и, прижав её к себе, поцеловал. Как он целовал! Можно было сойти с ума лишь от одних поцелуев. Она понимала, что его умение не обусловлено опытом. Порой даже самая филигранная работа не может сравниться с тем, что дано свыше. В его поцелуях, в его прикосновении трепетала сама душа. И эта душа становилась ей понятнее и дороже.

— Сердечко моё, — тихо сказал он, обжигая её своим дыханием.