В мои объятия Саша после этого не кинулась, но так отчаянно закивала головой, что того и гляди — бант оторвется. Андрей с мамой с не меньшим удивлением наблюдали произошедшую со мной метаморфозу, мама вообще — дыхание затаила и глазами хлопает. Дядька кашлянул:
— Так, я вас покину, надо с врачом переговорить, узнать кой-чего, я быстро, общайтесь пока!
А меня взяла в оборот мама, охая и ахая, историю того, как я вместо районной больницы оказался в дурдоме — дядька ей уже рассказал. И что порадовало — была полностью на моей стороне. Ну это понятно, материнский инстинкт, какой матери такое отношение к собственному ребенку понравится. Выспросив все нюансы и детали, спохватилась:
— Ой, я же тебе столько приготовила! Так, это вот съешь сразу, чтоб не испортилось, пирожки тебе бабушки передали, вот эти тоже сразу кушай, они с печенью, а вот эти могут и несколько дней полежать, ничего с ними не будет…
Я кивал головой, со всем соглашаясь, голос мамы журчал в голове ручейком, в смысл я не вникал, неужели не разберусь потом, что мне привезли? Тот же Митяй с Мишкой помогут, с радостью. Саша наконец-то перестала дичиться, присела рядом и прижалась ко мне, расспрашивая с пристрастием, какой именно торт я собрался ей на день рождения печь. И не собираюсь ли я в очередной раз её обмануть, как обычно.
— Какой хочешь, такой и испечем! — Самонадеянно заявил я, ещё не представляя, с какими мне трудностями предстоит столкнуться.
— Пекари вы мои! Кулинары-кондитеры! — Мама обняла нас обоих, радуясь нежданно-негаданно воцарившейся идиллии в семейных отношениях. Тут я её понимал, раньше то я младшую (вернее, мой реципиент) — только шпынял и третировал, а та, несмотря на своё малолетство и несоответствие весовых категорий — не давала спуску.
Два часа, отведенные на посещение родственников — пролетели незаметно. Вот уже Степан, попрощавшись с женой — попер из вестибюля, в котором и происходили встречи пациентов с родней, пару увесистых сумок в палату. Вольноопределяющиеся, также чинно попрощавшись со своими — поднялись по лестнице. Другие, незнакомые мне пациенты и их посетители — были разогнаны медсестрой, помещение опустело и остались только мы с мамой, вцепившейся в меня с одной стороны и Сашкой с другой. Уже недовольная дежурная медсестра стала подходить с твердым намерением указать нам на истёкшее время, как спустился довольный дядька.
— Всё, Нин, заканчивай с телячьими нежностями, не смущай парня! С врачом я поговорил, у Ваньки всё нормально, скорей всего, в понедельник–вторник домой выпишут. Верней, в начале в районную, но там его держать не будут, на перевязку и в селе может ходить, выпишут.
Мама обрадовалась, да и я тоже, чего скрывать, не для того сюда попал, чтоб по больницам скитаться. Радость от того, что я скоро попаду домой — не помешала маме со мной попрощаться так, словно меня в армию забирают. Саша, освоившаяся с изменившимся братом — прильнула ко мне, обняла и довольно воскликнула:
— Как же холошо, что тебя током удалило, Ваня!
Надо с ней потом будет обязательно позаниматься, с выговариванием буквы «р» у меня и у самого были проблемы в детстве (в том, не здесь), которые только после занятий у логопеда в первом классе получилось исправить. Ничего сложного, кое-что помню, главное — систематически заниматься, пофиксим!
Затащил сумку в палатку, вспомнив строгий мамин наказ, неоднократно транслируемый (видать, надежды на мою сознательность было мало, поэтому раз семь повторила): «Банки не потеряй и не разбей!» На обед, по понятной причине — не пошли всей палатой, объедались домашними пирожками и прочими вкусностями не отходя от кассы. Холодильника, такого простого и привычного в моё время бытового электроприбора — в отделении не было, так что в первую очередь уничтожали скоропортящиеся продукты.
Наелись так, что во время наступившего сончаса — все разбрелись по кроватям и заснули. Я и сам наелся до отвала, аж глаза закрывались, но вот уснуть по примеру соседей не получилось. Вначале их разнокалиберный храп помешал, а затем задумался, что скоро выпишут и придется выходить из больницы, в большой мир. А там школа, с которой всё плохо, родственники, одним словом — реальная жизнь, к которой я, благодаря воспоминаниям реципиента — худо-бедно подготовлен, с одной стороны. А с другой — сознание взрослого человека из двадцать первого века, да в реалии СССР и переходный возраст…
Навскидку столько вариантов конфликтов вырисовывалось, начиная с бытовых проблем, от которых я при буржуазном капитализме совсем отвык, до межличностных отношений, связанных с моим возрастом. Это мне ещё повезло, что попал в другое время и в другого человека, а не в самого себя, пережить пубертат по второму кругу — нелегкое испытание…
Прорвемся, тут до совершеннолетия то осталось четыре года, гораздо больше волнует то, что восемнадцать мне будет как раз в девяностом. Год, с которого начались нелегкие испытания для страны и народа, поверившего в песни реформаторов о свободе, демократии и капитализме, при котором у каждого будет возможность выбирать в магазине из ста сортов колбасы. О том, что не у всех при этом будут деньги на покупку той же колбасы — народ не предупредили…
Уснёшь тут, как же! Принялся вспоминать сотни прочитанных книг про попаданцев, примеривая к себе — что я могу изменить. Понятно, что устроиться в жизни, зная в общих чертах, что ждет мир — вполне выполнимо. И семью оградить по возможности от всех гримас периода становления капитализма, после сегодняшней встречи сомнений в том, что родственников я не брошу — не осталось. И от реципиента много сохранилось, и сам стал воспринимать этих людей как семью…
Настолько ушел в размышления, что машинально стал ковырять пальцем в стене, вначале протер известку, затем слой штукатурки и вот уже ковыряю бетон. Вот хоть тресни, ни роялей в кустах, ни подходов к людям, которые могут повлиять на развитие ситуации в стране. Хотя от отца осталась двустволка и запас расходников, можно воспользоваться ножовкой по металлу и изготовить обрез. Того же Ельцина, при желании и настойчивости — можно подкараулить, пока он не забронзовел окончательно и не пробился на самый верх…
Да нет, это бред, не в одном Ельцине или Горбачеве дело, тут вся система вразнос пошла, ввергая людей в когнитивный диссонанс. Разница между реальным положением дел и идеологией, спускаемой сверху — настолько утомила народ, что перемен жаждут все, как там у Цоя: