— Сергей Владимирович, у меня же двое детей, сколько лет всё отделение на моих плечах!
— Вас неоднократно предупреждали, Лидия Валерьевна, о недопустимости подобных методов. — Главный врач, по всей видимости, решил от опальной старшей сестры дистанцироваться. — Решайте вопрос непосредственно с пострадавшими, для этого мы здесь и собрались.
Медсестра ожгла таким взглядом, что лично у меня какое-либо желание решать с ней вопрос миром моментально испарилось. Ну а после того, как она стала униженно выпрашивать снисхождения у дядьки, то упирая на свои былые заслуги, то вновь вспоминая своих детей на иждивении — при этом полностью игнорируя меня, окончательно решил — никакой пощады! Остальной диалог пропустил мимо ушей — и так было понятно, кто и чего в этой ситуации хочет.
Врачу, как начальнику — огласка не нужна, он будет гнуть свою линию, чтоб и рыбку съесть, и на велосипеде покататься. Сама Валерьевна себя виноватой не чувствует, считает что в своем праве и скорей всего — рассчитывает на выговор максимум. Даже если додавить и настоять на её увольнение по собственному желанию, что ей мешает устроиться в другую больницу? А идти на компромисс не хотелось, вот с таких вот уступок и начало загнивать общество, попаданец я или кто? Будем оздоровлять социум, по мере сил, осталось понять, насколько меня поддержит дядька.
Из размышлений меня вырвал голос врача, спрашивающего, здесь ли я и о чем задумался.
— Лидия Валерьевна готова принести извинения, молодой человек, вы с нами? — От покровительственного тона покоробило, а глаза медсестры не сулили ничего хорошего в будущем.
— А⁈ Андрей, можно тебя на минутку? — Проигнорировал я главврача и приготовившуюся скрепя сердце выплюнуть дежурные извинения Лидию Валерьевну.
В коридоре я выложил всё свои соображения дядьке, постаравшись отыграть роль подростка, обиженного несправедливостью. И намекнул на то, что безнаказанность порождает новые преступления. Моя ли горячность, относительная ли молодость дядьки, не успевшего очерстветь душой во внутренних органах (хотя что я знаю о нынешней милиции, не стоит огульно охаивать, не зная реалий, и в моё время хватает честных ментов), но он меня неожиданно поддержал, добавив:
— Я тут уже пару подобных случаев раскопал, и недовольных этим родителей. Тогда всё на тормозах спустили и договорились, но думаю, найти их и попросить подключиться недолго. Что, пишем заявление и начинаем бороться за торжество закона и порядка?
— Пишем! — решительно подтвердил я.
Вот так я из отделения интенсивной терапии после обеда попал в психоневрологический диспансер. С подачи главврача и ушедшей в отказ Лидии Валерьевны, отрицающей, что колола мне что-то помимо назначенных лечащим врачом препаратов. Война против переступивших через клятву Гиппократа медиков перешла из холодной фазы в горячую.
В дурке меня приняли хорошо, ещё бы — в сопровождении дядьки, который вначале о чем-то долго разговаривал с принимающим меня врачом, потом ушел и надолго пропал в недрах дурдома, не иначе — с более компетентным начальством утрясал вопрос. И сдавая меня на руки двум дюжим санитарам, сделал и им внушение:
— Я за племяша тут вам всем ноги выдерну, если что случится!
Так что душа у меня была на месте, делов то — пройти проверку на вменяемость и сдать кровь на анализ, вывести мамашу Мюллер на чистую воду…
Глава 6
Глава 6.
С этой передислокацией из районной больницы в дурку — пропустил обед и там, и тут. И дядька никакого тормозка не принес, в натуре — мужик. Женщины в этом плане практичней и заботливей, буду ждать маму завтра, как раз выходные, от села до райцентра тридцать с лишним километров, пусть и ходит несколько раз в день рейсовый автобус, а в будни просто так не сорваться. Подросток внутри меня негодует, как мамонтёнок в поисках мамы, а я смотрю на жизнь трезво — у неё на руках пятилетняя егоза, смена в комбинате бытового обслуживания (причем на полторы ставки, не легкая это работа — вытягивать двух детей в одиночку). Так что даже завтрашний приезд для неё — не увеселительная прогулка в город, а почти часовая тряска по шоссейной дороге в пыльном автобусе в одну сторону, потраченный зря выходной день. А у нас ведь ещё и скотина есть: корова и взятый совсем недавно молодой бычок на откорм…
Знакомство с обитателями палаты проходит хорошо — они тут в информационном вакууме, даже радиоточки нет, одни и те же рожи, примелькавшиеся и поднадоевшие друг другу, поэтому новому человеку рады. Наседают на меня с расспросами, что и как, тут же и про себя рассказывают, так за десять минут я и сам представился, и о соседях первое впечатление составил. Затем приходит санитар и уводит меня в процедурную — взять кровь из вены, после чего отводит обратно. Условия содержания довольно строгие, праздношатающейся по коридору публики нет, все сидят по палатам.
Уже в своей палате меня окончательно посвящают в правила внутреннего распорядка, не такие уж и сложные. Курить в туалете, без дела в коридоре не слоняться, на санитаров не быковать — у них разговор короткий, как и у врачей. Нарушителей могут без сантиментов на вязки (то бишь в палату, отведенную под карцер, где конечности фиксируют к кровати), да ещё и вколют что-нибудь забористое, похлеще того аминазина, которым меня потчевала мамаша Мюллер.
— Прозреешь! — Назидательно поднял указательный палец вверх один из двух типов, которых я обозначил как уголовников.