Дэвис, я не сомневалась, лежал наверху в постели, читал книгу и одним глазом поглядывал на детский монитор. Оливер, конечно, спал невинным сном, вытянув руки над головой. Я наивно предположила, что и моя приёмная дочь, Мэдисон, тоже была в кровати.
— Да, это очень… — я осеклась. Знаете какое слово сюда подходило?
Чего — хотя я в жизни в этом не призналась бы — не всегда можно было сказать о книжном клубе. Шар всегда выбирала книги о дамах из высшего общества. Белые обложки, давно отжившие своё нормы морали. Лично я предпочитала остросюжетную литературу: Маргарет Этвуд, Стивена Кинга. Или мемуары женщин, переживших немало испытаний: например, «Стеклянный замок» или «Дикая».
Я, конечно, понимала, может быть, лучше всех остальных, что пожелание «Чтоб ты жил в эпоху перемен» — худшее проклятие, какое только можно придумать. Да и особенно интересной жизни мне не очень хотелось, но я любила, когда что-то интересное случалось на бумаге, под обложкой, которую всегда можно закрыть. Я не была возмущена тем, как эта Ру нарушила наше благопристойное, безобидное веселье. Подумаешь, всего раз. Но Шар я сказала:
— Мы можем сами обсудить «Дом Мирта» после завтрашней прогулки, — и пообещала себе встать пораньше, чтобы дочитать. Да, я готова была обсуждать с Шар её книгу, потому что ощущала вину за предательство. За мысль, которая всего на секунду пришла мне в голову: «Господи, да она и правда как та оранжевая рыба в банке». — Я приготовлю обед, и мы пройдёмся по всем вопросам.
Глаза Шар наполнились слезами — из-за гормонов она стала эмоциональнее — и, наклонившись, она крепко меня обняла. Я обняла её в ответ, ощутив бедром тугой мячик живота. Семья Шар была очень маленькой. Пожилой больной отец и брат-военный, который женился на немке и жил за границей. Я со своей семьёй тоже почти не общалась. Может, поэтому мы так и сблизились, вынужденные поддерживать друг друга.
— Господи, ты просто чудо. А я такая плакса, — сказала она. — Ладно, ладно. До завтра.
Открыв ей дверь, я внезапно увидела Мэдисон. Она стояла на нижней ступени крыльца, босая, в растянутой футболке, в которой обычно спала, и чёрных леггинсах. На лужайке, рядом с ней, стоял мальчик — бледное лицо расплывалось в лунном сиянии, чёрные волосы и чёрная одежда сливались с темнотой. Я застыла у двери.
— Это сын Ру, — шепнула мне Шарлотта.
Услышав наши шаги, Мэд повернулась, улыбнулась и помахала рукой. Она не считала себя преступницей, которую поймали с поличным. Она ничего плохого не делала. Просто болтала с мальчишкой, стоя на лужайке, в золотистом свете фонаря над крыльцом. Но мне всё равно это не понравилось.
— Привет, Мэд, — сказала я, как будто была в курсе, что она всё это время стояла тут. — Кто это?
— Это Лука, — ответила она. — Он тут недавно. Лука, это Эми, моя чумачеха.
— Круто, — буркнул Лука, никак не отреагировав на мой статус. Поднял подбородок в знак приветствия. Волосы у него были чёрные, как у матери, лицо — совсем другое, угловатое. Узкие щёлки глаз, капризный рот, как у рок-звезды. Чёрная рубашка с логотипом какой-то группы, тёмные рваные джинсы, грубые ботинки. Отличная кандидатура на роль плохого парня.
— Рада знакомству, Лука, — неискренне сказала Шар. Ей он тоже не понравился. — Я Шарлотта Бакстер.
— Рада знакомству, — эхом отозвалась я. — Мэдс, пора домой. Завтра в школу.
— Ну перестань, Чума! Ещё десять минут! — взмолилась она.
— Мне кажется, на сегодня хватит, — ответила я мягко, но при этом посмотрела на неё, как суровая мачеха, чтобы она поняла — я недовольна. Она закатила глаза, но сказала Луке «до завтра» и повернулась ко мне.
— До завтра, — буркнул Лука и, ссутулившись, побрёл в темноту.
— Угу, — сказала мне Шарлотта, — и тебе до завтра, — она многозначительно посмотрела на меня, давая понять, что нам теперь нужно обсудить не только книгу, и пошла домой. Мэдди, проскользнув мимо меня в дом, проворчала: