В то время как я рубил курултайцев саблей, мои спутники осыпали их стрелами, я понял, что они не очень то стремятся к сближению с противником, как бы боятся оказаться вынужденными вытащить свои клинки из ножен и ввязаться в ближний бой.
Тем не менее, их стрелы были мне наруку, так как благодаря им уменьшалось число вражеских всадников. Неожиданно курултайцев охватил ужас, они дрогнули и побежали. Мы не стали их преследовать, поскольку знали, что, преследуя их, мы рискуем оказаться лицом к лицу со всеми воинами того племени. Двадцать два из их воинов остались лежать раненными и убитыми на поле боя, а мы, захватив их оружием в качестве военной добычи, удалились.
До того дня я сознавал себя сильным и искусным, однако именно в тот день я ощутил, что всемогущий Господь создал меня для того, чтобы я правил, и что если я не воспользуюсь столь щедрым даром со стороны Господа, то проявлю свою черную неблагодарность. И я сказал себе: «Тимур, обладая такой силой и отвагой, ты не должен довольствоваться лишь ролью командующего столь немногочисленного войска, как войско, оставшееся после эмира Яхмака. Если в этой бренной жизни ограничишься лишь этим достижением, оно будет означать, что ты не уделил должного внимания дару и таланту, ниспосланному тебе Аллахом, и уподобишься человеку, о котором говорил в одной из своих притч Саади Ширази — «обладая несметным состоянием, тем не менее влачил он голодное существование». Твой предок Чингиз-хан не обладая и половиной твоих достоинств, тем не менее достиг вершин власти, ты же должен достичь таких высот, которые намного превосходили бы достижения Чингиз-хана. Ты со своей нынешней силой и отвагой можешь стать правителем Мавераннахра, а затем расширить свою власть, охватив ею восточные и западные пределы Вселенной».
С этой охоты я вернулся совсем другим человеком. До того дня я полагал, что я достиг того, чего мне подобало достичь и народ Самарканда с почтением смотрел на меня, однако в тот день на меня снизошло, что Аллах создал меня для высочайшего повеления и я должен, следуя такому его предначертанию, стараться достичь еще больших высот. Возвратившись с охоты, узнал я, что жена родила мне сына и я воспринял это событие, происшедшее после удачной охоты как доброе предзнаменование. И я сказал себе, что Всемогущий шлет мне знамение, давая понять, что я достигну желаемого, и потому я назвал сына Джахангиром (что означает Завоеватель Вселенной), с целью, чтобы это совпало с моим внутренним устремлением. При этом я понимал, что для того, чтобы стать властителем, мне нужно могучее войско, и что мое двухтысячное войско в Самарканде, несмотря на его незаурядность, не соответствовало требованиям ведения войн с владыками соседних государств.
Я знал, что войско следует создавать с помощью денег и тот, кто не владеет золотом и серебром не может иметь могучего войска. Поэтому решил я продать имущество дабы приобретя наличные деньги употребить их на создание могучего войска. Другой на моем месте, имея в своем распоряжении двухтысячное войско, возможно, прибегнул бы к грабежу, или же обложил бы непомерными податями самих жителей Самарканда. Но я, будучи мусульманином, не мог прибегнуть к грабежам, и обрести богатство, грабя путников в степи или обирая своих подданных. Поэтому решил я постараться продать свое имущество. Говоря «свое имущество» я имею ввиду собственность покойного эмира Яхмака, причитавшуюся его племяннику эмиру Арслану, половина которой перешла ко мне. Собственность эта была доброкачественной, считалась хорошим товаром и по этой причине люди, прознав о моем намерении продать ее, сочли меня невеждой, полагая, что раз я добыл эту собственность без какого либо труда, то и не ценю ее в достаточной мере. Несмотря на то, что указанная собственность была продана по низкой цене, я выручил за ее продажу сорок тысяч золотых монет и сразу же приступил к набору нового войска из числа молодых мужчин, возрастом не старше двадцати, максимум двадцати пяти лет, поскольку опыт моей службы в войсках эмира Яхмака подсказывал мне — лучшим возрастом для обучения воина боевому искусству является промежуток между двадцатью и двадцатью пятью годами, у людей старше этого возраста понижается способность к успешному освоению воинских навыков.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Как я взял город Бухару
Для обучения нанятой мною молодежи, я применил тот же метод, по которому когда-то был обучен сам. Я знал, что Господь наделил каждого целым рядом способностей, в том числе такими как — способности к овладению знаниями, обретению силы, навыками применения боевого оружия. Любой мужчина не обладающий знаниями и силой, способен стать знающим и сильным и только лень может не позволить стать ему таковым или же не попался ему такой учитель и наставник, что заставил бы его расти и развиваться. Чтобы стать знающим, следует учиться, а чтобы стать сильным, необходимо постоянно упражнять тело, чтобы оно наливалось силой. Нанимая молодежь в свое войско, я с первого же дня строго следил за тем, чтобы юноши неуклонно соблюдали как законы шариата, то есть законы религии, так и законы урфа, т. е. гражданские (светские) законы.
Следование законам шариата и урфа, на мой взгляд, представлялось очень важным, и сегодня, когда я стою на пороге своего семидесятилетия, продолжаю считать это важным. Я понимал, что человек, почти всю жизнь проводящий верхом, в вечном движении, перемещающийся из одного края своего царства в другой, не может остановиться, так как ему необходимо постоянно убеждаться в том, что все разнообразные части его владений продолжают оставаться покорными его власти. А такое недостижимо, если повсеместно не обеспечить неуклонное исполнение законов шариата и урфа. Я знал, что когда законность и порядок установлены даже в отдалённейших уголках моего государства, это равносильно тому, как если бы я сам постоянно присутствовал в тех местах. С того дня как я обрел власть и по нынешний, когда я пишу эти строки, все, что я делал, основывалось на законе. Мой предок Чигиз-хан в своих делах опирался лишь на силу и жестокость. Я же во всех своих деяниях учитывал законы шариата и урфа с тем, чтобы народ знал, что принимаемые мною решения необходимы с точки зрения требований как религии, так и и так и мирской жизни, и поэтому он должен принимать эти решения как душой, так и сердцем.
И воинов своих я воспитывал таким образом, чтобы покорны были закону и знали, что будут сурово наказаны в случае его нарушения.
Я дважды в день выдавал им питание, один раз в полдень, а второй раз — вечером, к наступлению ночи. Ежедневно, после утреннего намаза я обязывал их отрабатывать навыки воинского искусства. Я знал, что мое присутствие в степи во время занятий по боевой подготовке и отработке упражнений оказывает огромное положительное влияние на воинов, ибо упражняясь на моих глазах, они больше старались освоить эти навыки.
Это обучение и упражнения длились треть дня, затем я предоставлял воинам время на отдых и обед. После этого, до полуденного намаза воины могли заниматься своими личными делами. После полуденного намаза, боевое обучение и упражнения возобновлялись и продолжались до заката. В жаркие летние периоды боевая подготовка и упражнения переносились на вечернее время с тем, чтобы жара не мешала успешному их проведению.
Так я поступал всю свою жизнь и сегодня, где бы не находилось мое войско, оно неизменно следует этому, раз и навсегда установленному распорядку боевой учебы и тренировки. Я знал, что самый верный путь завоевать уважение в сердцах воинов — это когда военачальник выглядит в их глазах сильным, отважным и искусным. Я знал, подобно тому, как я в свое время ни во что не ставил бессильного и неумелого начальника, мои солдаты будут чувствовать то же самое в отношении меня, если я не буду проявлять постоянно вышеуказанные качества. Поэтому время от времени на глазах войска, во время занятий по боевой подготовке, я сам стрелял из лука, метал копье, фехтовал с тем, чтобы видели и знали, что их командующий не слабак и не новичок в ратном деле.
В 758 году хиджры, когда мне было двадцать два года, группа воинов эмира Бухары убила шестерых из моих воинов, возвращавшихся из степи. Согласно законов шариата, цена крови за неумышленное убийство равна ста верблюдам, тогда как право устанавливать цену за преднамеренное убийство представлено хозяину пролитой крови. Я написал послание эмиру Бухары, где говорилось, что убиты мои воины, возвращавшиеся из степи и что в их убийстве, по свидетельству тех, кто видел это, участвовали пятьдесят его воинов, и поэтому эмир Бухары должен уплатить за каждого моего убитого воина по три тысячи мискалей золота в качестве платы за их кровь, или же передать в мое распоряжение убийц, количество которых пятьдесят человек с тем, чтобы согласно законов шариата, я сам их обезглавил. Эмир Бухары прислал ответ, в котором говорилось: «Если бы твои воины не затеяли ссору, они не были бы убиты, поэтому в том, что случилось, виноваты они сами, как затеявшие ссору первыми». Я знал, что либо эмир Бухары лжет либо его воины солгали ему. До того, как написать и отправить послание эмиру Бухары, я разобрался в обстоятельствах, чтобы не возводить необоснованных обвинений в адрес его воинов.
Я знал, что несправедливая клевета — это один из тягчайших грехов, и добропорядочному мусульманину, каковым я являлся, не пристало прибегать к ней. У меня не было сомнений, что виноваты были воины эмира бухарского, поэтому я написал и отправил ему еще одно послание, в котором говорил: «Твои воины солгали и ввели тебя в заблуждение, преподнося случившееся в искаженном виде. Или же, лжешь ты сам, заведомо зная, что виноваты твои воины, в этом случае тебя самого следует считать врагом Аллаха. В пречистых законах шариата убийцы или воры не названы врагами Аллаха, однако таковыми названы лжецы, тем самым и подчеркивается, что не существует более тяжкого греха, чем ложь».
Эмир Бухары оставил мое второе письмо без ответа и я решил выступить походом на Бухару. По истечении месяца поста (рамазан) на третий день месяца шавваль 758 года хиджры я двинулся со своим войском из Самарканда в сторону Бухары. Войско мое состояло исключительно из верховых воинов и каждый из них вел с собой запасного коня с тем, чтобы иметь возможность сменить уставшее под ним животное и пересесть на свежую лошадь.
Я на собственном опыте знал, что, имея возможность менять коня в походе, всадник способен таким образом покрывать значительные расстояния, не доводя животных до истощения.
Я старался достичь Бухары как можно быстрее с тем, чтобы весть о моем приближении не опередила меня.
Я знал, что Бухара окружена стеной и, если бухарский эмир узнает о моем приближении, он успеет закрыть городские ворота, перейдет на осадное положение, что создаст ненужные трудности для меня. Я знал, что моё войско не должно подойти к Бухаре в дневное время, так как дозорные, расставленные на городских стенах заметят мои войска издали и известят эмира Бухары о моем приближении. Поэтому я организовал дело таким образом, чтобы войско мое подошло к Бухаре в ночное время, чтобы совершить внезапную ночную атаку. Перед тем как выступить из Самарканда, я приказал раздать воинам понемногу травы и сумбул аль-тайиб для того, чтобы при приближении к Бухаре ими натёрла ноздри лошадей, с тем, чтобы они не ржали, приближаясь к городу. Хотя лошади редко ржут по ночам, тем не менее они привыкли делать это после длительного перехода, приближаясь к месту назначения, чуя близкую стоянку, а это привлекло бы внимание дозорных, расставленных на стенах Бухары, которые поняли бы, что какой то отряд чужих всадников приблизился к городу. Я знал, что ворота Бухары запираются на ночь, однако разломать те ворота не составило бы для нас особого труда, так как с помощью «каллэ-куч» (тарана) мы могли бы за несколько минут сокрушить их и ворваться в город.