– Ока-сан, – вздыхает он, – ну пожалуйста.

Она пожимает плечами.

– Говорю тебе, ей нужно хорошо питаться, чтобы мозги работали. Помнишь, что я говорила тебе про нейроны? Они используют энергию, поставляемую кровью. – Я обмениваюсь с Хидео ухмылками, а она пускается в объяснения функций крови.

Хидео сам накрывает на стол, раскладывает еду по тарелкам, наливает всем чай. Ужин такой вкусный, что я хотела бы, чтобы он длился вечно: сочные, мягкие кусочки курицы идеально прожарены; гладкий рис покрыт жареным яйцом; маринованные овощи в качестве гарнира; мягкие пирожные моти из липкой рисовой муки на десерт, а внутри каждого из них начинка из клубники и сладких красных бобов; успокаивающий горячий зеленый чай. Мы едим, а родители Хидео тихо говорят на японском, тайком поглядывая на меня и улыбаясь, думая, что мастерски это от меня скрывают.

Я локтем толкаю Хидео, сидящего рядом.

– Что они говорят? – шепчу я.

– Ничего, – отвечает он, и я замечаю проступающий румянец на его щеках, – просто обычно у меня нет времени готовить, вот и все. Так что они это обсуждают.

Я ухмыляюсь.

– Но для меня ты нашел время приготовить ужин?

Удивительно, но создатель Warcross̕а награждает меня застенчивой улыбкой.

– Ну, – говорит он, – я хотел сделать что-то для тебя в ответ, – и выжидательно смотрит на меня. – Тебе нравится?

Замшевая коробка с электрическим скейтбордом за пятнадцать тысяч долларов. Полеты на частных самолетах. Шкаф, завешанный дорогой одеждой. Ужин в его собственном ресторане… Но ничто из этого не заставляет мое сердце биться так, как этот искренний взгляд, полный надежды, что я скажу, как мне понравилась приготовленная им еда.

Я касаюсь его плечом, держа свою миску.

– Неплохо, – говорю я. Он удивленно моргает, а потом, кажется, вспоминает то, что сказал во время нашей первой встречи. У него вырывается смешок.

– Принимается, – говорит он, откидываясь на спинку стула.

И все же… даже когда он непринужденно болтает с мамой и папой, я не могу забыть слова, сказанные им ранее, что они никогда не обсуждают ни с кем Сасукэ, что их горе и вина так глубоки, что они даже не могут держать портрет своего второго сына в доме. Неудивительно, что я никогда не слышала о нем в документальных фильмах о Хидео. Неудивительно, что у него такой строгий корпоративный запрет на разговоры о семье.

– Они не хотят переезжать, – говорит Хидео по дороге назад в Токио. – Я пытался переубедить их уже тысячу раз, но они не хотят покидать наш старый дом. Так что я делаю все возможное, чтобы обеспечить их безопасность.

– Безопасность? – спрашиваю я.

– Телохранители следят за их домом круглосуточно.

Ну конечно же. Я тогда не обратила внимания, но теперь вспоминаю случайного прохожего на тротуаре и стригущего изгородь садовника.