Сигни не ответила. Она никак не могла относиться к случившемуся как к чему-то полезному. Убитая женщина была всего на пару лет старше ее самой.

— Да, ты бы послушала, что мой-то сказал, когда вчера новости передавали! — не унималась Осе Берит. — У нас в позапрошлом году аж четырех брюхатых овцематок жуть как порвали. И жалуйся не жалуйся — толку никакого. Уж конечно, бедного мишеньку нельзя тревожить. — У нее даже голос задрожал. — Диких животных не трожь! А расплачиваемся за это мы, для кого разводить овец — хлеб и заработок. — Она многозначительно покачала головой. — Но я вот что еще тебе скажу, Сигни. — Она понизила голос. — Если людей окончательно довести до ручки, они могут таких вещей натворить, каких и не следовало бы.

Сигни рот открыла от изумления:

— Уж ты не думаешь ли, что кто-то из местных в этом деле замешан?

Осе Берит еще плотнее сжала губы своего рыбьего ротика и провела пальцем по губам, будто застегивала молнию. Но пару минут спустя опять завела свое:

— Ты себе не представляешь, как некоторых злит все это. Здесь у нас, на хуторах, народ просто кипит. Мы уж сколько лет вынуждены были мириться с этим. А вот сейчас, я думаю, другой выйдет коленкор. Либо ладно, пускай у нас медведь ходит где хочет, но уж тогда пусть развлекается повсюду, а не только тут, в горах. Вот тогда и посмотрим, сколько это продлится.

Вдруг в дверях показался Освальд. Подбородок у него был столь недоразвит, что из углов рта постоянно стекала слюна.

— Освальд мишку ловить!

Он стукнул себя кулаком в грудь, и на лице Осе Берит сразу появилась умильная улыбка.

— Да, ты смог бы, Освальд, ты ведь такой сильный! — Сигни же она сказала: — Он у нас парень хороший, Освальд-то. Но бывают и у него черные денечки. Тогда его лучше оставить в покое. Это из-за того, что ему довелось в детстве пережить.

— Это как так? — полюбопытствовала Сигни.

— Да его в черном теле держали, беднягу, — поведала Осе Берит, — пока его не отобрали от родителей евонных. Папаша-то Освальда, тот еще был поганец с самого начала, это уж ты будь уверена, и я под своими словами подпишусь: я его с первого класса знала. Вот такому зверю я не хотела бы попасться. Да это тебе любой скажет. — Она мотнула головой. — Он в конце концов связался с одной городской девахой, которую сюда, в глушь, занесло каким-то ветром. Но она нашла себе другого и смоталася восвояси, а ребятишек-то скинула на него; ну, он тогда вообще с катушек съехал. Хутор пришлось продать за долги. Он ушел жить в лес, в домишко, который у них там был, и детишек с собой забрал. Они одни болталися, пока он штаны протирал у другого пьянчуги, в Холтете, и пропивал остаток умишка своего убогого.

— Но ведь Освальд мог тогда в лесу пропасть?

— А вот ты послушай, что его папаша учудил-то! Он в подвале домишка выгородил уголок за железной решеткой, и там он Освальда запирал, когда уходил из дому.

Сигни вытаращила глаза. Слушать про Туру, мать которой была наркоманкой и испортила Туре жизнь, было тяжело, но уж это было и того ужаснее.

— Да разве может такое быть! В подвале держал? Как зверя какого?

— Вот потому и не надо приставать к нему, когда на него находит. Мы же не знаем, что у них в башке-то происходит, у таких, как он. Правда же, Освальд?

Освальд просиял и еще раз ударил себя кулаком в грудь:

— Освальд мишку ловить!