Александр начертал внизу: «Обязательство сие на себя принимаю» - и поставил подпись.
Поставил подпись, а сам подумал: какое, к черту, обязательство! Какая дорога, которую они якобы должны уступить один другому! Какие права! Нет таких дорог, нет таких прав! Они совершенно разные люди, у них нет и не может быть точек пересечения.
Когда он окончил университет и все-таки получил диплом, дядюшка хотел, чтобы племянник пошел по его стезе. Александр начал работать у Дубосарского, мысль о том, что он будет защищать сирых и убогих, его грела. Он хотел думать, что в своем адвокатском звании уменьшит мировое зло. Вот романтизм!
Любимой сестре Женичке исповедовался: ;
- В адвокатуре иногда переживаешь очень красивые минуты. Недавно я защищал одного юношу, обвинявшегося в убийстве. Я убежден был, что тут ошибка, выступал его защитником, и его оправдали. Присяжные заседатели потом говорили мне, что ради меня лишь оправдали, потому что «уж очень горячо верил в его невиновность». Прокурор обжаловал решение суда в сенате, но ничего из его жалобы не вышло, и я остался победителем. Эти переживания очень приятные, но... после чувствуешь себя изломанным, разбитым... Все же я уголовные дела люблю больше-, чем гражданские. В последних много дрязг и мелочей, а эти мелочи еще больше треплют нервы, хотя зарабатываешь от этих дел больше, чем от уголовных, т.к. «уголовные клиенты» всегда бедняки, с которых совестно брать что-нибудь.
...нет и не может быть точек пересечения. Всегда было, наоборот, разделение!
И сегодняшнее разделение поставило все наконец на свои места. Соглашения отменены! Меж ними сейчас пролегло и пролегало всегда такое, что забыть, даже простив, невозможно. Как невозможно будет забыть, если вдруг его братья Амба и Левочка окажутся сегодня по другую сторону баррикады. Полчаса назад он сказал чепуху: «Главное, чтобы остались живы». Если они против наших, им несдобровать. Ни молодостью, ни глупостью, ни кавказским темпераментом не оправдаться. Но ведь и ему не простят и не забудут, что он был комиссаром.
Следующие несколько дней были забиты до отказа. Знакомства с десятками людей, чтение бумаг, инструкций, анкет. Нужно запомнить фамилии, адреса, понять системы связей - батальонных, уездных, губернских, разобраться в отношениях, а порой сразу же и в конфликтах. Сочинить рапорт для политотдела, провести политбеседу, совещание, устроить школу грамотности. Чуть не каждый день приходилось бывать у секретаря укома партии Успенского, в упродкоме у Полякова. Редактор «Сохи и молота» слезно умолял давать корреспонденции, писать статьи, военком Августин Киселев требовал участия в мобилизации и проведении митингов. Навещал Вермишев и Анну Дьякову по поводу культработы.
Он поднимался в шестом часу утра по декретному времени и выскальзывал из дома, чтобы не разбудить хозяйку. Собаки привыкли и не лаяли. Завтракал в штабе - кусок хлеба, огурцы, помидоры, лук. Увы, на обед то же самое, ну еще пшенка или картошка в мундире, хотя и этого становилось с каждым днем все меньше. Окрестные мужики отказывались везти в город продукты, иной раз выливали свиньям молоко.
Он попал сюда в момент действительно сложный. Намечалось наше контрнаступление, его предполагалось вести двумя ударными группами, в одну из которых должна была войти 13-я армия, а значит, и 42-й, пока что запасной батальон. Близилась уборка, но зарядил дождь, и, хотя урожай по началу лета обещал быть неплохим, все начинало подмокать, подгнивать. Запасы прошлогоднего хлеба были выбраны до зерна, хлебный паек сокращен. А между тем разверстка на губернию ожидалась порядочная - 12 миллионов пудов. И было ясно, что выполнить директиву не сумеют. Все нервничали, ходили злые. Поляков вздыхал и говорил, что исключения из партии ему не миновать.
Батальонные дела тоже были нехороши, в первую голову из-за дождя. Уборка хлеба стояла. Окопы рыли, они оползали, заполнялись водой, жидкой грязью, на глазах превращались в болотца, лягушкам раздолье. Одежда не успевала просохнуть, с обувью была катастрофа: выданные весной башмаки на деревянной подошве пришли в негодность, половина батальона ходила в лаптях и галошах; обувь, конечно, воинство не украшала, и Александр мечтал совершенно по-детски о том счастливом моменте, когда батальон пошлют в бой и он захватит вражеский склад с сапогами.
Хлеба в июле выдавали по трети фунта на человека, мяса почти не было, выручали овощи и рыба. В батальоне имелись сети и команда рыбаков. Но ремни приходилось затягивать, и некоторым батальонной кормежки становилось мало. Они старались подхарчиться на стороне за счет хлебосольных сельчанок. Некоторые фокусы кончались трибуналом: обмен казенных вещей на еду, воровство, угрозы оружием, самочинные обыски и реквизиции. Дисциплина была не на высоте. Народ с бору по сосенке, много деревенских - елецких, ливненских, задонских - оторванных от земли, от хозяйства. Призывали этим летом вплоть до 1880-1879 гг. рождения, новобранцы еще ничего, но бывшие дезертиры, тертые, прошедшие огонь и воду, - с ними приходилось труднее. Их в батальоне числилось не менее сотни. Они умели ловко увиливать от работы, умно подворовывали в батальоне и в городе, картежничали, пьянствовали и, в сущности, разваливали политическую работу среди бойцов и окрестного населения.
В казармах, где размещался батальон (бывшие казармы 201-го полка), все оборудование пришло в негодность, нары рухнули, бойцы спали вповалку на соломе, коек и белья не хватало и в лазарете.
Итак, дождь идет, голодно, одно спасение - работать. И если подумать, дел набиралось немало, в том числе и технических, по которым он давно соскучился, - в свой «технический шкаф» на Большом проспекте Петроградской стороны он не залезал уже года три.
Я была в той квартире, где Александр поселился в 1913 году. «Технический шкаф» - это чулан, оборудованный под мастерскую, не такой уж маленький и очень уютный. Александр работал там вместе с Авелем Енукидзе. Привилегия на вышеупомянутый электрический звонок переменного тока выдана 31 марта 1917 года, изобретение заявлено в тринадцатом.
Александр очень любил эти технические занятия; идея «жить трудом рук своих» не теряла былого очарования, а способностями к инженерному делу бог не обидел. Дядюшка Христофор даже предлагал ему, как теперь сказали бы, переменить специальность и, видя одаренность племянника, готов был оплатить обучение.
Снова в Елец девятнадцатого года. Дела технические...
Починить молотилки в советском имении, которое батальон считает своим. Как ремонтировать казарму? Лесопилки давно стоят, досок нет. И наконец, мост через реку в аварийном состоянии с прошлого года, весеннее половодье его почти доломало, чинить следует в самом срочном порядке, через него пойдут на станцию подводы с хлебом. Но любая мелочь оборачивалась сложностью. В городе ни гвоздя, приходилось отыскивать ветхие строения, где можно было разобрать пол и надергать оттуда старых гвоздей для казармы и мостового настила. Из чего ковать железные скобы? Нет ни одной справной продольной пилы для распиловки бревен на доски. Да и на то, чтобы подобрать деревья в лесу, потратили несколько дней.
И все же Александр чувствовал, что и для него, и для большинства бойцов это были мелочи. Они требовали изворотливости, ловкости, бешеной энергии, но оставались все равно мелочами, которые сегодня есть, а завтра их не будет. Завтра будет совсем другое. И главное, что завтра, как и сегодня, принадлежит им. Они ни на секунду не забывали об этом. Все происходящее, незнакомое, трудное, почти невероятное, называлось и было Революцией. Они ее совершили и теперь жили в ней и учились не удивляться, не роптать, не бояться ничего, ибо Революция - это справедливость - для всех, прекрасное будущее - для всех. Ради него стоит поработать. И работали до седьмого пота!