— Мы встречались два года до аварии, планировали будущее, — он говорит медленно, растягивая слова, справляясь с трудностями дефекта речи.

— Что случилось потом? — спрашиваю мягко, не тороплю, давая собраться с мыслями, потому что я, кажется, знаю, что случилось потом.

— Авария, — крепко сжимает глаза, будто проживает тот день снова. — Инвалидное кресло не входило в ее картинку о красивой и счастливой жизни.

Я понимаю, о чем он.

— Ты поэтому закрылся потом?

— Она стала приходить реже, а потом пропала окончательно. Когда я нуждался в ней, она предала меня, — его левая рука сжимает подлокотник кресла, а правая яростно сжимает мою. Сейчас он в эту силу вкладывает всю свою невыплаканную боль и обиду. — Мне не хотелось жить.

Теперь я понимаю, почему он отказывался от реабилитации, почему сложил руки и не боролся, оставляя нести себя течением вниз, по реке к обрыву.

Мне хочется его обнять, но я не могу проявить жалость. Я не должна его жалеть и поддаваться эмоциям. Ему сейчас нужно все его мужество и упорство, чтобы окончательно поправиться и вести вполне обычный образ жизни.

— Ты должен простить. И ее, и себя, — прошло много лет, и я вижу, что эта обида и боль, которые он так тщательно спрятал в укромных уголках души, снова обострились. С ее приходом зашитые плотными нитками раны закровоточили, загноились, запуская в теле процесс воспаления. — Не каждый может найти в себе силы принять сложившуюся ситуацию. Возможно, она испугалась, возможно давно жалеет о своем поступке, возможно несколько лет мучается и ночами просит у тебя прощения. Возможно, она наказала себя сильнее…Ты не можешь знать, как поступил бы ты…И я не могу знать, как поступила бы я….

— Я бы никогда не бросил ее и не отказался, я любил ее, — гневно прерывает меня Данила.

— Ты не можешь этого знать. Сейчас в тебе играет обида. Люди по своей натуре малодушны.

Он выдыхает, а потом долго и глубоко вдыхает, обращаясь к дыхательной гимнастике.

Мы сидим молча, оставляю ему самого себя, чтобы переварить и обдумать вышесказанное. Он уже может самостоятельно управлять эмоциями, пусть старается.

Куда больше меня беспокоит другое.

— Данила, я бы хотела расставить точки на i. Я не люблю недосказанности и недопонимания, и, кажется, с нами это и произошло, — парень смотрит прямо, открыто, расслаблено. — Даня, я больше не могу приходить к тебе домой.

Выражение парня мгновенно меняется, лоб хмурится, а на лице появляется тень непонимания.

— Я сделала все, что было в моих силах, как от специалиста. Теперь, все зависит только от тебя: ты либо останавливаешься, принимая и смиряясь с тем, что есть, либо продолжаешь трудиться, а я, бесспорно всегда буду рядом. Но, как друг, Даня.

О молчит. А потом говорит, то, от чего мои щеки начинают пылать.

— Ты тоже бросаешь меня? — невесело ухмыляется парень и отводит в сторону глаза.

— Что значит бросаешь? — вспыхиваю, как спичка, — я не отказываюсь от тебя, всегда готова помочь, провести с тобой время, ты можешь заглядывать ко мне на чай, когда будешь на реабилитации. Но занятия наши подошли к концу. Мы остаемся друзьями, Даня.