Победу я одержал по очкам, а левое плечо после такой усердной работы одиночными и двойными джебами так устали, что только следующим утром я смог нормально поднимать руку. День отдыха оказался весьма кстати, к тому же рассечение практически совсем затянулось, о нём больше напоминал небольшой желтеющий «фонарик» под левым глазом.

В этот день организаторы устроили нам по желанию экскурсию, и я посетил острог, в котором в середине прошлого века отбывал каторгу Достоевский.

— До Омска Достоевского везли по Тюкалинскому тракту, через Ишим, Аббатское, Тюкалинск, — нудно вещала ёжавшаяся в видавший виды полушубок экскурсовод. — С тракта заиндевевшие тройки вбежали в прямую улицу Тобольскую (ныне Орджоникидзе) с небольшими одноэтажными деревянными домиками по сторонам. А вскоре перед ехавшими открылась большая площадь — эспланада Омской крепости. Кругом вдали виднелись городские постройки, посреди площади — старая городская роща с кривыми, редко разбросанными берёзами и небольшим, занесённым снегом вокзалом. Тройки повернули к земляной второклассной крепости.

В общем, проникся вместе с другими экскурсантами, заодно психологически разгрузился.

Четвертьфинал свёл меня с представителем Латвийской ССР Карлисом Айварсом. В отличие от предыдущего соперника этот левша оказался техничным, хладнокровным, с хорошей реакцией. В атаку особо не лез, но и в защите не отсиживался. Однако не было в нём изюминки, отличающей классных боксёров от середнячков. Не хочу себя перехваливать, но мне было чем удивить соперника. В третьем раунде я его окончательно задёргал финтами, чередуя удары с дальней и средней дистанций. И выносливость начала его подводить, движение замедлилось, чем я тут же воспользовался, вогнав излюбленный боковой левой в печень и добавив ею же слева в челюсть. От дальнейшего избиения латыша спас рефери.

— В полуфинале тебя ждёт белорус Жданович, — рассказывал вечером Храбсков, когда мы в очередной раз лениво плавали в санаторном бассейне. — Серьёзный товарищ, своего соперника по четвертьфиналу уложил во втором раунде. Удар справа у него бронебойный, ещё и с нырком делает, так что постарайся не подставляться.

Я внял предупреждению коуча, и как зеницу ока (и её тоже, гы) берёг левую сторону челюсти. Ради этого пришлось перестроиться на правостороннюю стойку. Её мы тоже тренировали, считая, что боксёр должен работать в «неродной» стойке если и хуже, чем в «родной», то ненамного. Фокус удался, соперник иногда попросту не знал, что делать, бездумно пытаясь пробить защищавшую мою левую сторону перчатку. Безоговорочная победа по очкам, правда, по итогу боя моё левое плечо вновь дало о себе знать. И теперь уже не от усталости, соперник реально накидал мне в это место, такое ощущение, что я попал на микроразрыв связок. Но тогда я подумал, что это временно, к завтрашнему бою пройдёт, и мы с Анатольичем отправляемся смотреть второй полуфинал, где Саня Лебедев, казалось, без проблем разберётся с представителем Казахстана.

Фамилия казаха Садыков, а зовут Батыр. Реально батыр, если учитывать, что вообще казахи в таких серьёзных весах — скорее исключение, чем правило, у них от природы мелкое телосложение. Чтобы, наверное, было удобнее скакать на низкорослых степных лошадках.

Так вот в этом полуфинале произошла трагедия, несчастный случай, катастрофа — называйте как хотите. Короче говоря, соперник Сане достался серьёзный, крепкий орешек, об который он обломал… Нет, не зубы, а руки. Вернее, запястье правой руки, когда в третьем раунде попытался провести мощную атаку и пробить этого похожего на словно бы вытесанного из одного цельного куска гранита казаха.

У меня, если честно, чуть слёзы на глаза не навернулись, когда я смотрел, как побледневший Саня показывает руку врачу. Затем его увели в раздевалку, и я не выдержал, рванул следом. Там на моих глазах Лебедеву на травмированное запястье наложили шину, а затем отправили в травматологию. Прежде чем сесть в «скорую», Санька обернулся ко мне, с печалью в глазах сказал:

— Жаль, что я пролетел мимо чемпионата мира. Макс, отомсти завтра за меня.

Ну а куда мне деваться, придётся мстить, иначе я и сам пролечу мимо Токио. Да и помнил я, как прыгал по рингу счастливый казах, даже не подошёл к сопернику поинтересоваться, как у него там дела со здоровьем. Шлёпнул Саньку перчаткой по плечу и давай дальше отплясывать какой-то свой ритуальный танец.

Но на душе у меня было всё же легче, чем если бы пришлось биться за путёвку на чемпионат мира с товарищем. А тут уже ясно — перед тобой реально соперник, которого не стоит щадить, и от осознания этого в крови начинал закипать адреналин. Единственное, что настораживало — левое плечо по-прежнему побаливало, отчего я на разминке старался беречь руку, не действуя в полную силу.

— Что с рукой? — встревоженно спросил Храбсков, останавливая разминку.

— Да чёрт её знает… После боя с белорусом побаливало плечо, думал, к утру всё пройдёт.

— Бляха муха, — невольно ругнулся Анатольич, — вот только этого нам сейчас не хватало! Что ж вчера врачу не показался? Думал он… Ты вообще в состоянии боксировать?

— А у меня есть выбор? Хотите, чтобы уплыла путёвка в Токио?

— Ты прав, терять нам нечего… Ну хотя бы береги плечо, не подставляй его лишний раз. Может, снова в правосторонней поработаешь? Или хотя бы фронтальной?

— Посмотрим, как пойдёт, — мотнул я подбородком.

Невзирая на проблему с плечом, на бой я вышел заряженным, Анатольичу даже не пришлось меня накачивать. В тему перед глазами стоял эпизод из фильма «Ринг», который я видел в той своей юности. Там герой в исполнении Александра Пороховщикова в раздевалке перед боем говорит молодому боксёру, зашедшему выразить свой респект: «Ты, Володя, отойди в сторонку, я ведь должен разозлиться».