Он замер, тяжело дыша. Я боялась пошевелиться, чтобы не распалять его еще больше. Он и так весь горел и пылал. Амир выдохнул, одним прыжком вскочил на ноги и застегнул брюки.

– Бес! – прошептал он. – Полуденный бес! Да что в тебе такого особенного, что я чуть не взял грех на душу? – он схватился за голову, покачнулся, бросился к стене и изо всех сил ударил по ней кулаком.– Не знаю, что со мной! Не понимаю. Как? Бесов нужно изгонять. Элоим! – закричал он, глядя в потолок. – Господи, зачем ты меня испытываешь!

Амир бросился к двери, вылетел в коридор и крикнул оттуда:

– Запри дверь и оставь ключ в замке. Не отпирай, даже если попрошу. Мне нельзя быть с тобой наедине. Будь проклята ты и твой бес!

Я вскочила, заперла дверь, оставила ключ в замке и сползла на пол. Всё тело болело от его рук. На груди наливался багровым гигантский засос. Закрыв рот обеими руками, я тихонечко завыла. И вдруг внизу, в саду, послышался не то стон, не то плач. Не дыша, я на цыпочках подошла к окну.

Амир дрожащими руками наматывал на левое предплечье тфилин – черный ремешок, который используют для молитвы. Обмотав руку, он прикрепил ко лбу коробочку, соединенную с ремнем на руке, накинул на себя талит – белое молитвенное покрывало, и принялся истово молиться, раскачиваясь вперед-назад. Из всей молитвы я понимала только два слова, потому что слышала их, когда молился мой отец: "элоим" – господь мой и "рахэм" – смилуйся.

Я подняла с пола разорванную юбку и вынула из кармана крестик. Зажав его руках, я начала просить бога избавить меня от этой свадьбы, от Амира и от всех остальных. И в эту минуту вдруг ясно поняла, что моя жизнь окончена. Я не смогу быть его женой. Не выживу в первую брачную ночь и во все последующие. Как мне жить? Зачем? Если меня предал даже родной отец! Это из-за него я так страдаю. Из-за него должна прожить остаток своих дней в каждодневных муках, с ужасом ожидая ночи. Я осторожно положила крестик на кровать. Нельзя держать крест в руках, если чувствуешь острую ненависть. А я в эту минуту возненавидела своего отца. И если бы он сейчас был здесь, то, наверное, я даже смогла бы плюнуть ему в лицо. А потом сказать, как его ненавижу!

Если бы Айболит сейчас был здесь! Хоть одним глазком посмотреть на него! Уверена, что мне стало бы легче. Но как жить дальше? Через две недели я стану женой Амира и смогу видеть Айболита только изредка, украдкой. Может быть, если я забеременею, то смогу видеть его чаще. Но как это будет ужасно: смотреть на мужчину, которого любишь, и носить в себе ребенка от того, кого ненавидишь. Разве можно так жить? Как же живут все эти горские женщины, которых вот так же отдали замуж за нелюбимых? Привыкают? Наверное. Но я точно знаю, что не смогу. И изменить ничего не смогу тоже. Наверное, когда бог писал мою судьбу, то каллиграфическим почерком выводил алыми молниями на темных небесах: казнить нельзя помиловать. Но так и не решил, где поставить запятую.

Я посмотрела на себя в зеркало. Растрёпанная, испуганная, дрожащая. Неужели это я? Да, собственной персоной. Вечная жертва. Все меня предали и продали: отец, тетка. Я подошла к зеркалу и всмотрелась в свое отражение. Бескровные губы, заплаканные глаза. И мне вдруг стало так противно! Как можно было позволить им всем так с собой обращаться? Та смелая горская девушка на моей помолвке рассказала, что сбежала в Америку и ничего они с ней не смогли сделать. Почему я осталась?

Почему позволила Амиру так себя вести? Я – дрянь. Безвольная, слабая и трусливая. Я – рохля. И они все это знают. Поэтому и делают, что хотят. Как же мне раньше это в голову не пришло? Всех обвиняла, но только не себя. А ведь сама виновата во всем. Потому что боялась вырваться из привычного уюта, из комфорта. Если можно так назвать те условия, в которых я жила. Да, тетка вечно пилила меня, но при этом кормила и поила. Отец, который продал меня, все-таки обеспечивал. И я боялась потерять ту малость, что есть. Хотя для кого-то это, наверное, очень много.

Я привыкла к тому, что мной все помыкают в обмен на теплую постель, на еду и на уверенность в том, что завтра всё будет так же, как вчера. И что в любом случае не останусь одна, без крыши над головой, голодная и холодная. Значит, я – дрянь и приспособленка! Бежать – вот что мне нужно. Пусть я останусь без хлеба и крова. Буду жить на улице. Но зато так, как хочу. И никто не посмеет вот так лечь на меня, как Амир сегодня.

Словно в ответ на мои мысли, откуда-то вдруг повеяло теплым ласковым ветерком. Вот он, ветер свободы! Одна, никому не нужная, посреди огромной дороги. Зато сама себя хозяйка.