— Понимаю, — говорит женщина, — да, я понимаю. Это начало сложного процесса, Каролина. Я не психотерапевт, но я говорила со специалистами из центра, когда мы вместе с вашими родителями приехали в Париж. Они сказали, что не могут ничего обещать, что нужно время. То, что вы вспомнили своих родителей, это хороший, очень хороший признак. Как вы хотите пока все организовать?

Молчание, выдох, облачко дыма, и Каролина говорит:

— В любом случае я хочу остаться у родителей. Они так тоже считают. Все так считают… И я хочу сказать в ответ на ваши мысли, что этого мужчину я тоже совсем не узнаю, и к тому же здесь теперь другая женщина.

Это о ней. Каролина говорит о Сандрине. Они говорят о ней.

Сандрина ждет.

Каролина добавляет:

— И он почти все время молчит, можно подумать, что он тоже меня не узнает.

По ходу разговора у женщины-полицейского нашлось для Каролины несколько любезностей, она говорит мягко — это совсем не тот голос, что звучал в гостиной, — и Сандрина думает, что и сейчас следовательница найдет подходящие слова. Скажет: ну да, для него это тоже шок, я его понимаю, он был очень взволнован, когда узнал, что вы нашлись, или что-то в этом роде, но нет, она молчит. Еще несколько облачков дыма. Тишина. И наконец она произносит:

— Мы это уже обсуждали, Каролина. Я была с вами откровенна во всем, что касается вашего… исчезновения. Вы знаете, что я думаю о вашем муже. Бывшем муже. Я тоже думаю, что будет намного лучше, если вы предпочтете держаться от него подальше.

Сандрина напряглась. Каролина не сказала, что ей лучше остаться у родителей, она сказала, что это то, чего она хочет. И кто это все, кто тоже так считает? Ее родители? Полицейские? Психотерапевты центра, откуда ее забрали?

Салат уже вымыт. За окном не знают, где затушить сигареты. Наконец дверь распахивается, Каролина входит с двумя окурками в руке, она заходит в кухню с вопрошающей улыбкой. Сандрина говорит «да» и указывает на мусорный бак рядом с холодильником.

Каролина выбросила окурки и подошла к раковине:

— Можно я помою руки?

Сандрина отвечает:

— Да-да, конечно! — И отодвигается, забрав сушилку для салата.

Каролина решительно намыливает руки, ополаскивает их, потом открывает шкафчик под раковиной, в котором хранятся полотенца. Сандрина ошеломленно наблюдает за ней. В этом доме ничего не валяется где попало, он этого не любит. Полотенца всегда лежат в этом шкафчике, и когда у них гости, обязательно кто-нибудь с мокрыми руками спрашивает: «А где можно?..» Но Каролина знает, определенно знает, где найти то, что нужно.

Она закрывает дверцу, коротко улыбается Сандрине и идет в гостиную. Там она ловко проскальзывает между журнальным столиком и диваном, и Сандрина снова ловит себя на том, что повадки Каролины кажутся ей змеиными. Женщина, которая так мало говорит, женщина гибкая, словно угорь… Она лжет. Наверняка хочет что-то захапать, что-то украсть.

Каролина садится рядом с матерью, это видно из кухни. Рассматривает своего мужа, явно пытаясь привлечь к себе его взгляд. Он поднимает голову, коротко смотрит на нее, стискивает пальцы, оборачивается в сторону кухни и командует: «Пора садиться за стол». Сандрина кивает. Она пытается улыбнуться своему мужчине, подбодрить его, но, похоже, все, на что способны ее губы, это гримаса, отнюдь не похожая на улыбку. Внезапно ей делается жарко, она ставит салатницу, которую только что наполнила, и хватается за край столешницы. Тянется к крану, повторяя про себя: «Пить, пить, это поможет…» — но вдруг все делается белым-бело.

Спустя месяцы, а может, спустя секунду, она открывает глаза. Мужчина-полицейский поддерживает ее голову, а Каролина приподнимает ей ноги. Каролина была медсестрой. То есть она училась на медсестру. Начала учиться до того, как встретила своего мужа, а после не захотела возвращаться на курсы, потому что любила заниматься домом. Да и Матиас родился. Сандрина все это знает — так рассказывал муж в самом начале их жизни, чтобы не было вопросов и чтобы больше не заводить об этом разговор, потому что, как поняла Сандрина, ему было больно вспоминать. Еще Каролина могла бы стать ветеринаром, но у нее были проблемы, она сомневалась в своих силах, — так сказала Анн-Мари, когда они вдвоем пили кофе, пока мужчины во дворе любовались новой машиной, а Матиас играл с солдатиками. У мальчика была особая манера игры: пластиковые солдатики у него по большей части страдали от ран, потому что на них напали. И он их укладывал, укутывал, укачивал — так девочки играют со своими куклами. Анн-Мари, заметив это, поделилась воспоминанием о своей дочери — рассказала о великодушии Каролины, о ее предрасположенности к заботе и уходу, о том, как она любила животных. «Этому мальчишке нужны куклы, смотри, как он обращается со своими солдатиками!» Сандрина рассмеялась: «Его отец никогда такого не одобрит!» Анн-Мари ответила на это: «Да, правда…» — и больше уже не улыбалась.

С собакой была та же история. Матиас любит собак, а собаки любят Матиаса, это очевидно. При виде любой собаки глаза Матиаса становились огромными. В это невозможно поверить: все собаки любят Матиаса. От мелких шавок до огромных алабаев. Они подбегают к нему на улице, лижут руки, бодают, требуя погладить. На прогулках, когда они выходят втроем, это почти комедия. Собака улыбается Матиасу, как умеют улыбаться собаки, потом видит его отца и рычит, шерсть встает дыбом. Радость и злоба, злоба и радость. Увидев такое впервые, Сандрина сказала: «Да это же готовый цирковой номер!» Но, разумеется, ее муж был непоколебим: никаких собак в доме. Причем Анн-Мари и Патрис готовы были взять на себя все расходы и купить породистую собаку, потому что поначалу отец Матиаса говорил: «Ну нет, вы возьмете дворнягу неизвестно откуда. А вдруг пес больной, заразный?» Тогда они предложили купить спаниеля или сеттера, с родословной, с прививками, все как полагается, но отец сказал: «Нет, он с собакой возиться не станет, собак надо выгуливать, от них шерсть по всему дому… У Сандрины прибавится хлопот». Сандрина приподняла брови, вот уж не думала, что станет предлогом; она бы предпочла, чтобы они с мужем обсудили это между собой. Но, с другой стороны, дорогущий пес мог проникнуться отвращением к главе семьи, вот тогда да, это и вправду было бы непросто. «А если вам самим взять собаку?» — предложила она старикам, чтобы найти компромисс. И теперь у Анн-Мари и Патриса есть пес, который безумно любит Матиаса и всеми силами ненавидит его отца, чего и следовало ожидать. Анн-Мари и Патрис, особо не раздумывая, выбрали в приюте дворнягу неизвестных кровей и ни о чем не жалеют. Когда Сандрина привозит к ним Матиаса, то назад забирает счастливого, пахнущего псиной ребенка с испачканными после игр на воздухе коленками; полуовчарка-полунезнамокто по кличке Пикассо вылизывает мальчика, заставляя его позабыть об обычной сдержанности… Эти быстрые живые картинки мелькают в голове Сандрины, когда она открывает глаза лежа на полу кухни.