Группа островов Килинга состоит из северных и южных островов. Северные не имеют гавани, и их редко посещают. Их составляют семь-восемь островов, и они являются основой будущего непрерывного острова, если судить по истории роста коралловых рифов. Южный Килинг — своеобразный мир. Сюда часто приносятся то остатки разбитого судна, то дерево с материка Австралии, то целый остов погибшего корабля. Один раз принесло большой обломок скалы, защемленный в корнях дерева.

Когда я высадился, меня поразило количество детей на острове. Их собралось несколько сот, всех возрастов. Население довольно робкое, но все жители, и старые и молодые, не пропускают прохожего мимо своего жилища без приветствия. «Вы гуляете?» — спросит он, и на это надо отвечать: «Хотите, пойдем вместе?». Довольно долго после моего приезда дети смотрели с боязнью и подозрением на одинокого моряка. Дело в том, что несколькими годами раньше бурей унесло в море туземца, и дети рассуждали между собой, что он мог побелеть и теперь вернуться в шлюпке. Некоторое время они внимательно следили за каждым моим движением; особенно их интересовало, что я ем. Раз я смолил шлюпку смесью смолы с другими снадобьями, а потом сел обедать, при чем захотел с"есть варенья из ежевики. Едва я взялся за банку, среди детей произошло движение, и затем они разбежались с громкими криками: «Капитан ест смолу, капитан ест смолу!». Но мне нетрудно было убедить их, что эта самая «смола» очень вкусна: к счастью, у меня ее было много. Раз, когда я намазывал сухарь этой «смолой» для одного малыша, дети обратили внимание на мою поврежденную руку и стали шептаться, что ее повредила акула. Таким образом, я попал у них в герои, и легенда о возвратившемся туземце заглохла.

Однажды, я захотел спустить «Спрей» на воду, но, оказалось, что она крепко засела в песке. Увидав мои бесплодные усилия, дети захлопали в ладоши и закричали, что в киль вцепился краб и держит судно. Потом они выпросили у меня банку варенья и отнесли ее своему жрецу, чтобы он попросил соответствующее божество заставить краба выпустить судно. Так или иначе, но «Спрей», действительно, стала на воду, хотя и не так скоро, как мне хотелось.

Многое делается на Килинге не так, как мы привыкли. Крабы едят кокосовые орехи, рыбы едят кораллы, собаки ловят рыбу, на черепахах можно ездить верхом, а раковины некоторых моллюсков опасны для человека, как капканы. Морские птицы ночуют на деревьях; некоторые крысы делают себе гнезда на верхушках пальмы.

Раз при мне были устроены туземные танцы, на которые собралось чуть ли не все островное население. Все пустилось в пляс: и молодежь, и старики. Не плясали только грудные дети, которых сложили в большие кучи по углам, откуда они с удивлением таращили глазенки на происходившее.

На этом благословенном острове никогда не бывает ссор и драк между жителями, и, если где-нибудь существует легендарный рай, то он находится именно на Килинге.

Приведя судно в порядок, я решил нагрузить его раковинами гигантского моллюска — тридакны; они живут на рифах по соседству. И вот в этом месте, в виду туземного поселка, экипаж «Спрей», переплывший через океан, едва не погиб.

Произошло это потому, что я положился на другого человека, а он положился на меня. В обществе беспечного африканского негра я очутился в ветхой лодке, под прогнившим парусом, который тотчас же сорвало порывом ветра, и нас, совершенно беспомощных, понесло в море. В лодке не было весла; правда, был якорь, но веревка не могла достать дна: мы были уже в глубокой воде. К нашему счастию, на дне лодки лежал шест. Я стал усердно грести им, как веслом, и, благодаря случайному попутному ветру, мы выбрались на более мелкую воду, где уже могли достать дно, и на шесте добрались до берега. Нечего и говорить, что я не стал повторять таких прогулок. Тридакн я достал после, в надежной лодке. Тридцать штук раковин заменили собою три тонны балласта в виде цемента, который я выбросил за борт.

X.

Антихрист. — Затянувшееся катанье. — Штиль. — Вход в Порт Наталь и газета.

22-го августа «Спрей» распростилась с Килингом. Море было бурно, судно заливало волнами, и погода не улучшалась. Меня, конечно, утомляло нескончаемое движение волн, а также надоедало, что я оказывался мокрым, как только показывался из каюты. При непогоде «Спрей», казалось, замедляла ход; я приписывал бурному морю то, что мои соображения и счет расстояний по лагу сильно отличались друг от друга. Через две недели после моего выхода из Килинга разница достигла 150 миль. В этот день при заходе солнца я увидал группу облаков, стоявших на одном месте прямо передо мною, тогда как прочие облака плыли по небу: это было признаком земли, и ночью на том месте, где я видел облака, появился темный силуэт земли. Тогда я вытащил лаг, потому что, как и выходило по моему расчету, передо мною был остров Родригец. Причина неправильных показаний лага заключалась в том, что его повредила большая рыба; это бывает довольно часто. Две лопасти из четырех были смяты и погнуты, — вероятно, дело зубов акулы. Утром остров возвышался передо мною всего в трех милях. Любопытно, что жители этого острова ждали пришествия антихриста, и, когда, «Спрей», несомая бурным ветром, примчалась в гавань, покрытую белой пеной, при чем на судне виднелся только один человек, они закричали: «Вот он, вот он! Он приехал в лодке!». Как это ни было невероятно, новость в одну минуту облетела все местечко. Усилиями коменданта волнение городка постепенно улеглось, но одна старуха заперлась у себя в доме и не выходила из него все время, пока я был на острове, — целых восемь дней.

Нас понесло в море, а в лодке не было весла.

Я считал остров Родригец конечным пунктом последнего большого перехода. Здесь я мог запастись отличной водой, купил мешок пататов и за два шиллинга получил столько гранат, сколько мог увезти на себе осел.

После трехдневного перехода «Спрей» очутилась на острове Маврикия, куда я привез и казенную почту с Родригеца. Здесь мне пришлось читать лекцию о плавании «Спрей» в театре, который жители убрали для такого случая на манер судна. Не умею сказать, хороша ли была лекция, знаю только, что я чуть не задохся в жарком помещении, так как на мне было надето городское платье.

Радушные жители наперерыв звали меня к себе и всячески развлекали. Один ботаник, только что нашедший новое растение, назвал его в честь меня «Слокум». Раз я был приглашен в семью, где было семь молодых девиц. Прощаясь с ними, я сказал, что могу отплатить им за гостеприимство только тем, что прокачу их на «Спрей». Они очень обрадовались и просили меня устроить эту прогулку завтра же. Я согласился, только потом вспомнив, что завтра приглашен обедать к начальнику гавани. Однако, я рассудил так: «Спрей» скоро выйдет в открытое море, молодые особы захворают морской болезнью, придется повернуть обратно, и я поспею на обед. Но вышло совсем иначе. Мы ушли так далеко в море, что почти потеряли остров из вида. Волны катились через борт, а девицы только радовались, глядя на них. Потом они принялись с большим аппетитом уничтожать содержимое большой корзины, которую принесли с собою. Чем больше «Спрей» хлопотала, чтобы девицы заболели, тем больше они веселились и все просили: «Дальше, дальше!». Наконец, когда мы отошли миль на пятнадцать, я повернул назад, все еще надеясь вернуться во-время. «Спрей» быстро приближалась к острову, но тут я немного ошибся, и мы поравнялись с другой бухтой, а не с той, куда нам нужно было попасть. «Давайте бросим якорь здесь!» — заявили девицы. Конечно, ни один моряк не мог бы ответить отказом таким пассажирам. Как только якорь был брошен, девицы занялись купаньем. Тем временем наступил вечер, и уже было поздно входить в гавань. Пока происходило купанье, я огораживал палубу на ночь от ветра парусами. На следущее утро сам начальник порта явился спасать «Спрей». Надо было правду сказать, не часто приходится видеть такой веселый экипаж, притом они умели управляться с парусами не хуже любого матроса.

26-го октября я вышел в море. Не заходя на остров Реюньон, я взял курс на мыс Марии на Мадагаскаре. Я теперь приближался к пределу пассатных ветров, которые несли «Спрей» столько тысячь миль от Австралии. Ветер слабел день ото дня, и 30-го октября наступило полное затишье. Вечером я свернул паруса и сидел на палубе, любуясь совершенно неподвижным морем и безграничной тишиной кругом. На другой день потянул ветерок, и «Спрей» миновала мыс Марии. После того в Мозамбикском проливе шлюпку кидало в разные стороны по капризу шквалов. Вплоть до 17-го ноября «Спрей» трепала буря, и хуже этого ей приходилось только в Магеллановом проливе. Но 17-го ноября «Спрей» все-таки была в виду Порта Наталя, лежащего рядом с Дурбаном.

Когда я приближался к берегу, сигнальщик на маяке сообщил, что «Спрей» находится в пятнадцати милях. Ветер свежел, и, когда я был в восьми милях, он сообщил: «„Спрей“ убирает паруса. Грот зарифлен и убран в десять минут. Всю работу исполняет один человек». Через три минуты эти сведения были напечатаны в дурбанской утренней газете, которую мне подали, когда я причалил в порту. Но я не мог проверить сведения относительно скорости уборки парусов, потому что, как я уже говорил, минутная стрелка на моих часах отломилась. Соглашаюсь, впрочем, что я старался убрать их по возможности скорее.