Та немного поупиралась, но я её подтолкнул к дверям, а сам встал возле печки, чтобы вошедший меня сразу не увидел. Через несколько секунд в дом ввалился парень в полушубке. Увидев Пучкову, довольно хихикнул и сказал:
— Что, падла белогвардейская, дошло, что от меня не спрячешься? А то ишь ты — дочь врага народа, а ведёт себя как фифочка-целочка. Да я тебе вообще одолжение делаю, когда с тобой говорю, а ты тут кобениться будешь? Да…
Тут он заткнулся, так как увидел меня. Я молча подошёл ближе и, приветливо улыбаясь, врезал между ног позднему гостю. Девчата ойкнули, бабка быстро перекрестилась, а Макар всхлипнул и мешком осел на пол.
— Архиповна, у вас сарай есть?
— Есть, Илья Иванович, как не быть? А ты его не убил часом, а то так по хозяйству пнул, что он аж побелел весь… И даже не стонет… Господи…
— Пока не убил. Мне ещё с ним поговорить надо. Так что покажите, где сарай.
После осмотра помещения я удовлетворённо кивнул и, перетащив в него Дубно, выгнал женский пол, после чего зажёг свечку. Потом подвязал слабо шевелящуюся тушу к потолочной балке и стал ждать, когда он более-менее очухается. Ждать пришлось долго. За это время приехал мой водитель, потом мы попили чай, и только через час я снова вернулся в сараюшку. Пленник к тому времени уже пришёл в себя и встретил обидчика угрозами, подвываниями и неизобретательным матом. Некоторое время послушав этого урода, вздохнув, заткнул ему рот его же шапкой и, зафиксировав её шарфом, начал месить висящее тело руками и ногами. Через пару минут прекратил. Вот теперь этот гаврик точно соответствует своему липовому «белому билету». Даже немного больше. Почкам практически амбец, ливеру тоже. На девчонок ему смотреть нынче тоже без надобности. Во всяком случае, детей у этого козла гарантированно не будет. Да и твёрдую пищу, пока раскрошенная челюсть не срастётся, ему ещё не скоро жевать получится.
Блин, я знал, что у нас в тылах разные люди встречаются, но с подобным не сталкивался. Здесь ведь народ не то что в девяностых — люди как-то более дружно держатся и подобных типов обычно обламывают сами. Только в процессе чаепития выяснилось, что на улице Железняка на данный момент проживают всего четверо мужиков. На четверых у них пять ног и шесть рук. То есть все инвалиды-фронтовики. Макара, после жалобы Архиповны, они пробовали поймать и даже один раз начистили рожу, только он с ними предпочитал не связываться и норовил гадить втихаря, пытаясь зажать Иришку, когда никто не видит. Бабы, зная о домогательствах Дубно, тоже следили за ним, но ведь за всем не уследишь? Тот же участковый мог только грозиться, но, пока нет реального преступления, сделать ничего не мог. Зато теперь этот прыщ никому угрозы представлять не будет. В последний раз глянув на безжизненно висящего мудака, вздохнул и отвязал его от балки. Если до утра не сдохнет — его счастье. Ну а на нет и суда нет… После чего, вернувшись в дом, успокоил всех, и мы, поужинав, начали готовиться ко сну.
А наутро была сцена прощания. Девчонки уговаривали бабку ехать с ними, но та всячески отпиралась, аргументируя это тем, мол, как бросить хозяйство? Того хозяйства было — несколько куриц, петух да коза, но Архиповна за него держалась крепко и в конце концов отмазалась от переезда. Потом они хором поплакали и начали собирать вещи. После увязки всех узлов снова стали реветь, наверное, на дорожку, а я с Рыбиным, пока суть да дело, закинули Дубно в будку. Этот хмырь был живёхонек — зарылся на ночь в сено, да и тулуп у него был хорош, вот ночь и провёл без вреда для себя. Кстати, из-за тулупа ливер я ему не очень попортил, это выяснилось, когда мы его в машину запихивали. Почки, конечно, опущены, яйца и челюсть вдребезги, но в остальном — будет жить. Другой вопрос — как? Если бы он просто хотел Иринку поиметь, то я бы ему челюсть свернул и на этом успокоился — ну мало ли кто как ухаживает? И после экзекуции отпустил бы домой. Только это мурло упирал на то, что она дочь врага народа, и именно этим её пытался сломать. Вот теперь и заполучит на всю катушку. Не нравятся мне такие подленькие наезды. Поэтому когда все наконец загрузились и по сотому разу расцеловались, мы сначала заехали в облотдел НКВД. Там я сдал скрюченный трофей дежурному и, вызвав начальника, объяснил:
— Вот этот человек обвиняется в нападении на члена семьи сотрудника НКВД. Так что вы уж разберитесь с ним сами. А то у меня сейчас времени нет, но если вопросы появятся, позвоните по этому телефону.
— Слушаюсь, товарищ подполковник!
А когда я вернулся к машине, то меня ожидала удивлённая Ира и крутящаяся возле неё Ольга. Мелкая, идя следом, слышала мой разговор с начальником, который тут же передала сестре, и теперь у старшей Пучковой появились закономерные вопросы:
— Илья, а почему вы сказали про офицера НКВД? Лёша мне писал, что он в разведке воюет, да и у вас петлицы пехотные…
Кхм… Да уж, недодумал… Но ничего страшного, я так думаю, не будет, если скажу, где их братик служит. Поэтому, загрузившись в тёплую будку, я объяснил, в какой именно организации работает Леха. Рассказал также, почему он не мог сказать правды. Ольга восхищённо хлопала глазами, а Иришка, наоборот, насупилась и сказала:
— После того, что НКВД сделало с нашим папой… — Но не закончив, озарённая внезапно пришедшей идеей, вдруг спросила: — А вы не знаете, что с ним? Вы ведь считаетесь крупным чином? Подполковник, это же старший комсостав, не может быть, чтобы вы не знали, что с папой!?
Чёрт! И как им сказать… Я ведь давно это узнал, да и Лехе сказал тоже… А этот жук, оказывается, молчал в письмах, что Михаил Владимирович Пучков умер в лагере ещё в начале сорок первого. Нет уж… Пусть сам такие вещи говорит… Исходя из этих мыслей, правду открывать не стал, а, покачав головой, ответил:
— Нет, не знаю. Мы пробовали найти следы, но он хоть и заключённый, а всё-таки специалист-путейщик, поэтому был отправлен на строительство укрепрайона в Белоруссии. Потом война, и всё пошло кувырком. Так что вполне может быть, что он сейчас жив.
— Но ведь Белоруссию освободили, а про него так ничего и не слышно?
— Э-э-э, видишь ли, Ира, немцы тоже ценили грамотных спецов, и его вполне могли угнать в Германию. Так что, сама понимаешь…
Та кивнула и снова спросила: