— Они кричали что-то про еврея Толлера и его еврейское правительство и что иудо-марксисты отнимают у них страну. Наверное, они приняли меня за еврея, — и неуверенно добавил, — или марксиста.

Профессор Метц понимающе кивнул и спросил только:

— А ты увлекаешься марксизмом?

— Нет, — пожал плечами Гольдхаген, — политика мне не особо интересна. Пожалуй, даже совсем неинтересна.

Профессор услышал в коридоре приближающиеся шаги и окликнул дочь:

— Сандра, иди сюда. И захвати марлю со спиртом.

— Да нет, не стоит, — тут же засуетился молодой человек, — ничего серьёзного со мной ведь не случилось.

Но профессор дал знак молчать и не сопротивляться. Когда Сандра обрабатывала скромные боевые раны Даниэля, их взгляды встретились. Впервые они были так близки друг к другу. Впервые Сандра прикасалась к Даниэлю бережными, почти невесомыми движениями. Впервые он ответил на её взгляд своим, полным нежности и ласки. Сандра уже видела его таким, но тогда рядом с Даниэлем была Лили. Прежняя Лили. Сейчас же отчего-то Даниэль не спешил искать встреч со своей похорошевшей невестой, зато упорно делал вид, что навещает в их доме исключительно своего учителя.

А Лили поправилась, и уже ничто не напоминало о её недуге, разве что внешний вид. Порою Сандре казалось, что это не её любимая Лиза, а совсем другой человек, и дело тут было не только во внешности. Она помнила, как раньше на прогулках незнакомые люди приветливо улыбались им обеим — милым близнецам. Теперь же прохожие, особенно мужчины, обращали внимание исключительно на Лили, и ей это внимание несказанно нравилось. Словно чувствуя свою власть над мужчинами Лили одаривала их самыми разными улыбками — от скромной и приветливой до многообещающей и дерзкой. Порою молодые и не очень незнакомцы заискивающе заговаривали с ней, и Лили кокетливо поддерживала с ними мимолётную беседу.

— Лили, — укоризненно говорила ей сестра, — как ты можешь так?

— Что могу? — непонимающе хлопала та пушистыми ресницами. — Мы всего лишь разговаривали. Это ничего не значит.

А Сандра слушала и не узнавала сестру. Ещё никогда она не видела её такой легкомысленной и вместе с тем раскованной. Беззастенчиво она принимала записки от поклонников и завязывала с ними не только переписку, но даже соглашалась на встречи. И за всё это время Лили ни разу не вспомнила о несчастном Даниэле.

Но если бы изменения ограничились только внешностью и характером… Лили совсем перестала есть и спать. Сандру это очень пугало, но отец успокаивал её, объяснив, что у любой болезни есть свои последствия. Вот только лекарство от болезни было выбрано очень странным: раз в неделю отец приводил в дом донора для переливания крови, расплачиваясь с ним условленной суммой.

«Преображенный человек не должен испытывать нужды в пище», — цитировал он слова некоего Николая Фёдоровича. Что ж, так оно и получилось — новую Лили прежняя пища, действительно, больше не интересовала.

— Всё так изменилось, — с лучащимся взглядом поведала Лили сестре.

— Ты права, — понуро согласила та.

— Да нет же, — рассмеялась девушка. — Сейчас мне так хорошо. Столько новых ощущений. Как будто у меня выросли крылья, и я могу совершить невозможное. День сменяет ночь и снова настаёт день, а я не замечаю этого. Я ведь совсем не хочу спать, и из-за этого мне начинает казаться, что я живу в одном нескончаемом дне. Я буквально чувствую, что мне подвластно время, а оно свою власть надо мной утратило, и я как будто бессмертна… Правда, по ночам бывает жутко скучно. Ты спишь, тётя Гертруда тоже. А так хочется с кем-нибудь поговорить.

Но Сандру интересовали не новые ощущения сестры, а её дальнейшие планы на жизнь. Сандра спросила прямо:

— А как же Даниэль?

Лили только отвела глаза и строго произнесла: