Голубь так же ходит, сидит...
А вот он стоит на мокрой от недавнего дождя плите панели, на самом ее краешке, и деловито клюет-щиплет мокрую травку. Что-то нужное в ней. Элегантный голубь на красных ножках.
Он совсем не боится меня, и я ему благодарен за это. Тем более что и солнце нас осветило.
***
Буйная ботва молодого картофеля, которого так много за светлыми окнами хаты, где я читаю за столом, снова напомнила давнее уже утро в шестьдесят третьем году, когда мы втроем путешествовали машиной по Гродненщине и в Лиде заходили к человеку, который дружил с Валентином Тавлаем.
Колесник пошел в тот домик на окраине, а мы с Короткевичем пока что остались на дворе, широко зеленом от только что зацветшей бульбы, и издали любовались тем, как на открытой веранде бабуся что-то вязала, а с пластинки ей... как же хорошо, как сердечно пел итальянский хлопчик Лоретти. Чудесную «Ave Maria»
***
Оно все повторяется — чередование суровых белых зим и многокрасочных, таинственно прекрасных летних дней, оно идет своим, не нами придуманным и не нам подвластным ладом. А мы либо любуемся, либо вспоминаем. А то и не замечаем всей красы природы, как будто у нас в запасе вечность.
Когда мы возвращались с озера — с уловом, удочками и резиновой лодкой,— на меже между молодым березником и седеющим овсом, за которым в зеленой лесной стене особенно волнующе выделялись коричнестволые сосны, мне с живостью вспомнился пятьдесят восьмой год. Здесь, на Свитязи.
Наш малыш еще падал, запутавшись в ромашках, ловил ручонками маленьких лягушек. Я лечился чарующей, почти безлюдной природой от ужасной все-таки невозможности работать, быть разумно спокойным. Читал, а главное — как казалось теперь, на овсяно-березовой меже — любовался чудесным, таким близким одновременно, бесконечно загадочным миром.
Или это важно только для меня? Или я отдаю его на радость другим?.. Таинственная музыка, которую не уловить, не передать до конца, до всей глубины не одному, а миллионам Мицкевичей. И какое это счастье,— быть и приемником и передатчиком этой музыки.
***
Стою над поплавком.
Вокруг — над рекой, над кустами и лугом — неуемные, одержимые жаворонки и соловьи. Таинственное, полное глубокого смысла погромыхивание грома.
Цимбальный пляс дождя по воде. И тогда — наконец! — большая, первая красноперка...
А молния все крестится. И в самом деле — как испуганная молодица.
***
Наше чудесное лето. Богатое жито, в котором всегда хочется полежать. Трава — в густой, роскошной цветени тысячелистника, ромашки, колокольчика — небывало хорошая, чуть не до пояса. Лен догорает своим голубым цветом, который у дороги щедро осыпался на песок.
Редко бываю в последнее время в родных местах и потому, кажется, могу свежим глазом смотреть на их простую и очень непростую красоту.
А «свежий глаз», по-журналистски говоря, очень нужен. И в творчестве,— чтобы оглядываться на сделанное как можно объективнее, и в созерцании красоты природы, чтобы видеть, находить в ней каждый раз новое.