— Мы в Мемфисе платим четыре с половиной, — самодовольно сообщил Гершел, словно это он, а не его мать, выписывал чеки.

— И с чего это старый скряга Сет расщедрился ради домработницы? — задумчиво произнесла Рамона, понимая, что никто из присутствующих не может ответить на этот вопрос.

— Пусть еще немного понаслаждается, — усмехнулся Гершел. — Дни ее в этом доме сочтены.

— Значит, мы ее увольняем? — спросила Рамона.

— Немедленно. У нас нет выбора. Ты что, хочешь продолжать транжирить уйму денег? Слушай, сестренка, план такой: проводим похороны, велим Летти все здесь прибрать, затем отпускаем ее на все четыре стороны и запираем дом. На следующей неделе выставим его на продажу и будем надеяться на лучшее. А ей ни к чему болтаться здесь за пять долларов в час.

Летти в своем укрытии понурилась.

— Может, не стоит спешить, — вежливо возразил Йен. — В положенное время — надеюсь, скоро — мы увидим завещание. Там будет сказано, кого Сет назначил своим душеприказчиком. Может, одного из вас. Обычно это бывает вдова или один из детей. И душеприказчик распорядится наследством в соответствии с волей покойного, выраженной в завещании.

— Все это мне известно, — заявил Гершел, хотя на самом деле это было не так.

Поскольку Йену приходилось чуть ли не каждый день общаться с адвокатами, он считал себя кем-то вроде семейного юрисконсульта. И это служило еще одной причиной неприязни к нему Гершела.

— Не могу поверить, что он мертв, — Рамона постаралась выдавить слезу.

Взглянув на нее, Гершел испытал острое желание влепить ей пощечину. Рамона приезжала в округ Форд только раз в год, обычно одна, потому что Йен терпеть не мог это место, а Сет терпеть не мог Йена. Она выезжала из Джексона в девять утра, заранее договорившись позавтракать с Сетом в придорожном ресторанчике, всегда в одном и том же, в десяти милях к северу от Клэнтона, затем ехала вслед за ним до дома, где к двум часам ей все уже так надоедало, что в четыре она отправлялась в обратный путь. Двое ее детей, ученики средних классов школы (частной), много лет не видели деда. Разумеется, Гершел был ничуть не ближе с отцом, но он по крайней мере не проливал крокодиловых слез и не притворялся, будто горюет по старику.

Громкий стук в кухонную дверь заставил их встрепенуться. Это прибыли два помощника шерифа, оба в форме. Гершел открыл дверь и пригласил их войти. Остановившись возле холодильника, они неловко представились, потом сняли шляпы и обменялись рукопожатиями с мужчинами.

— Простите за беспокойство, — произнес Маршалл Празер, — но нас с мистером Луни прислал шериф Уоллс, который просил передать вам свои глубочайшие соболезнования. Мы пригнали обратно машину мистера Хаббарда.

Он вручил Гершелу ключи, тот поблагодарил. Другой помощник шерифа, Луни, достал из кармана конверт.

— А это то, что мистер Хаббард оставил на этом самом кухонном столе. Мы нашли это вчера, после того как обнаружили самого мистера Хаббарда. Шериф Уоллс снял копии, но считает, что оригиналами должна распоряжаться семья. — Он протянул конверт Рамоне, которая снова начала хлюпать носом.

Представителей шерифа поблагодарили, и после нового раунда неловких рукопожатий и кивков они удалились. Открыв конверт, Рамона достала два листка бумаги. На первом была записка Кэлвину, в которой Сет сообщал, что его смерть — это самоубийство. Второй текст был адресован его детям и всем, кого это касается. В нем говорилось: