Книги

Время хищников

22
18
20
22
24
26
28
30

— Знаешь, Чак, я готов пойти дальше. И соглашусь с Эшли Монтегю в том, что человеческая натура есть результат постепенной замены примитивных инстинктов интеллектом. К инстинктам человек обращается все реже и реже, а потому они отмирают.

— Не означает ли это, что через пропасть между нами и нашими родственниками невозможно перекинуть мостик? — спросила Ширли Мейер, невысокого росточка и полненькая, но с острым умом.

— Пропасть эту заполняет культура, — Курт наклонился вперед. Сидели они в той самой кабинке закусочной, которую тремя часами раньше занимали Рик и Чемп. — Уникальность современного человека в том, что он освобожден от фактора инстинктивного поведения.

Белмонт согласно кивнул, но Мейер сочла нужным поправить профессора:

— Инстинкты влияют на поведение, доктор Холстид, но не определяют его. Я думаю, человеку присуща врожденная агрессивность, которая толкает его...

— Вот тут ты не права, Ширли, — уверенно оборвал ее Белмонт. — Ребенок не рождается агрессивным. Враждебность его обусловлена раздражением по тому или иному поводу, — он повернулся к Курту, как бы ища поддержки. — Вы согласны со мной, доктор?

Курт кивнул.

— Джон Диллард в своей классической работе «Раздражение и агрессивность», опубликованной в тысяча девятьсот тридцать девятом году, указывает, что агрессия есть неизбежное следствие раздражения, приводя в пример гетто, где негры, доведенные безысходностью до отчаяния, взрываются, словно скопившийся гремучий газ. Но Диллард также указывает — и, возможно, это более важное наблюдение, — что агрессии всегда предшествует раздражение. Если в не раздражающие эффекты окружающей среды, не было бы никакой враждебности к себе подобным.

— Вы сказали, что эта работа опубликована в тридцать девятом году, — заметила Ширли Мейер. — Не в тот ли год Гитлер оккупировал Польшу?

— Перестань, Ширл, — махнул рукой Белмонт. — Это же древняя история.

Курт вновь посмотрел на часы. Семнадцать минут двенадцатого. Ему действительно пора. Кашлянув, он выскользнул из кабинки.

— Я лучше поеду, чтобы не будить агрессивность жены, — он пожал руку Белмон-ту. — Прекрасный доклад, Чак. — Улыбнулся Ширли: — А вам, моя милая, придется переосмыслить некоторые идеи, прежде чем выходить с ними в мир.

Улыбнулась и Ширли:

— Извините, профессор, но я думаю, что вокруг — джунгли, а человек по своей природе — первый из хищников.

Направляясь к своему автомобилю, Курт глубоко вздохнул. Даже ночью в воздухе чувствовался металлический привкус индустриальной цивилизации. Слава Богу, что есть университеты, островки тишины и покоя в спешащей, толкающейся Америке. Крепко укоренившись в Лос-Фелисе, Курт полагал, что он в полной безопасности. Садясь за руль, он решил, что посвятит лето работе над книгой о сущности человека.

Курт свернул налево, на Энтрада-уэй, доехал до Линда Виста-роуд. Улицы опустели, некоторые окна светились отблесками телевизионного экрана, кое-где горели лампочки на крыльце: родители заботились о том, чтобы дети, вернувшись домой, без труда попали ключом в замочную скважину.

Эта Ширли Мейер не случайно напомнила о гитлеровской агрессии. Тем самым она как бы подтверждала, что враждебности предшествует раздражение. Белмонт-то не уловил связи. Улыбка Курта сползла с лица. Он-то все понял. Тогда ему было четырнадцать, он учился в Англии, потому что его отец читал лекции в Лондонской экономической школе, и тень войны, несмотря на возвращение Чемберлена из Мюнхена с «миром на все времена», наползала на Европу.

Древняя история, так отозвался о тех временах Чак Белмонт.

Для поколения, без эмоций воспринимавшего свастики, железные кресты, немецкие каски, — возможно. Но не для Курта, три года проведшего в английской армии. Конечно, тогда он был совсем другим. Война в пустыне в сорок втором году, высадка на Сицилию. С тех пор Курт Холстид разительно изменился.

Он миновал Лонгакрес-авеню, посмотрел на темное поле для гольфа. Жаль, что он не играл в гольф, живя у самого поля. Может, в воскресенье им с Паулой следует возобновить прогулки по окрестностям. В последнее время они предпочитали играть в теннис. И уже два года не гуляли по лесу.