— Всё в порядке, Егор Николаевич. Живы, не ранены и даже, по-моему, не очень напуганы. Елизавета Матвеевна так вообще кремень!

— Это хорошо. Вы полюбуйтесь, Андрей Фёдорович, какого красавца ваши орлы нам доставили. Прям волком смотрит и не понимает, убогий, что сейчас самое время соловьём заливаться.

— Отвечать! — грозно прикрикнул на него Халин, но мужик лишь презрительно ухмыльнулся, продолжая хранить гордое молчание.

— Андрей Фёдорович, позвольте мне. Я сумею разговорить этого молчуна. Дайте-ка мне на минутку ваш кинжал. Благодарю, господин хорунжий. Красивая вещь… — Егор повернулся к пленнику. — Итак, приступим. Что тут у тебя лишнее? Уши оставим, язык тебе тоже ещё понадобится, а вот глаза ни к чему. О, придумал! Ребята, тащите с него портки.

Пленника повалили на землю и начали стягивать с него штаны. Он попробовал выворачиваться, но пуля, застрявшая в животе, да и раненая нога заставили его тут же закричать.

— Хватит. Пусти. Я скажу. Ну, хватит, говорю же, больно… — пленник тяжело дышал, его покрасневшее от натуги лицо стало мокрым от пота.

«Скоро вырубится», — подумал Егор, но вслух сказал:

— Давай быстро и чётко. Соврёшь мне хоть раз, потом долго молить будешь, чтобы добили.

— Ладно, ваше благородие, не пугай. Пуганый я…

— Отставить болтовню. Сколько вас?

— Я не считал.

— Кто такие?

— Так это… Сеньки Метлы банда.

— Ограбить хотели?

— Ага. Слух был, что в вагоне вашем добра куча.

— Откуда узнали?

— А я почём знаю? Сенька сказал, что раз вокзал оцепили, то добро дюже ценное.

— Твои куда делись?

— Так вы, вон, столько душ постреляли! Вот Сенька и увёл людей.

— В лесу много убитых? — обратился Егор к Растяпину.