Ольга надолго задумалась, чтобы возразить:
– Нет, не пионером, а пионерышком, потому что маленькая.
Приходя к нам, она всякий раз подолгу задерживалась у натюрморта художника Машкова «Фрукты» на правой стене. Сочный натюрморт мне самому нравился, потому внимание Оленьки покоряло. Но что так привлекало её, несмысленыша, выяснилось после очередного внимательного осмотра, завершившегося вопросом:
– Дядя Коль, а когда ваш арбуз вырастет?
Теперь уже я внимательней взглянул на картину и рассмеялся: в центре – маленькая яркая дыня, принятая за арбуз.
Пытаясь объяснить ей что-то из взрослой жизни, старался говорить серьезно, не отмахиваясь ни от каких вопросов. В очередной вечер вопросов и ответов, исчерпав все аргументы, прибег к тривиальному:
– Вот когда ты станешь совершеннолетней…
– Я никогда не буду совершеннолетней, – возразила она.
– Почему же?
– Я зиму люблю.
Ольга закончила техникум, вышла замуж, родила двух очаровательных сыновей-погодков. Одно время мы жили с ней по соседству на улице Чехова, и когда мать приезжала к ней, всегда заходила и к нам.
Что касается Леши, то он умер от рака легких (сказались две ежедневные пачки «Примы») уже после нашего отъезда. Маша протянула намного дольше, вынянчила их и умерла, что называется, «на ходу».
Прямиком из Китая
Двухкомнатную квартиру №31 занимала семья Певчиных. Глава семьи Григорий Залманович Певчин, майор Советской Армии, служил в авиаполку, дислоцировавшемся в Туношне. До того – в Китае.
К вопросу о национальности относился философски, и если все же спрашивали, не еврей ли, отвечал, что просто сегодня плохо выглядит.
Жгучий брюнет, с пристальным взглядом чуточку смешливых, а может, насмешливых глаз, он наверняка являлся предметом поклонения многих женщин, но оставался верен одной – своей Розе. Роза о службе его в Китае отзывалась не очень лестно:
– Ты представляешь, Зоя. Им платили в валюте. И в местных китайских магазинах на неё можно было купить хоть слона с ушами. Так мой Гриша все деньги тратил на что? На книги. Специально ездил в магазин советской книги в Пекине и привозил чемоданами. Уже назначено время отъезда, все скупают шелка там, термосы, трикотаж, ковры, а мой пакует книги, потому что больше паковать нечего, деньги все истрачены.
И продолжала, помолчав:
– Ты думаешь, он еврей, значит, добытчик, значит, хитрый, изворотливый и расчетливый. Гриша – редкое исключение. Заканчивают они летное училище. Шьют парадную офицерскую форму. Сразу после парада дома должны собраться близкие, приехавшие родные. Сидим за праздничным столом, ждем. Час, другой, третий. Гришу приносят на руках, напился с друзьями вдребезги. И это еврей, скажи мне, это еврей? Нет, это хуже еврея…
Справедливости ради хочу подчеркнуть, что тот давнишний «занос тела», пожалуй, был единственным, поскольку за все время я не видел его пьяным. Выпивши – да. И вместе, случалось, пили, но скромно, в основном обычный напиток «летунов» – коньяк. Он с юмором смотрел на жизнь. В частности, на мой вопрос, почему выбрал авиацию, говорил: