–Чего стоим?

– Толю-дурака ждем.

– А зачем?

– Бить будем.

– А за что?

– Сам дурак, что ли?

Нет, «что ли» быть не хочется. Остаюсь со всеми прочими. «Виновник» задерживается. Вдруг кто-то кричит:

– Он по лестнице спускается, я вижу…

Наша орава возбуждается, а когда дверь распахивается, не успевает собраться, как Толя, раскидав двух-трех, бросается опрометью к калитке. Там никого нет. Он тенью мелькает в створе и исчезает в поле. После светлого школьного двора тьма в поле кажется кромешной, ничего не видно, фонарики же освещают только тропку на метр-два впереди…

– Опять ушел, – стонет орава и успокаивается. – Подожди. Мы еще покажем.

В общем, и драка – не драка, и Толя – не дурак. Ох, далеко не дурак! Он-то как раз нас, дураков малых, обирал еженедельно. И вот каким образом: умудрился, купив обычный фильмоскоп и коробку лент с диафильмами, организовать нечто вроде кинотеатра на дому. Даже где-то (подозреваю – у той же Маши Щукиной) приобрести книжку с отрывными билетами, где указывались и ряд, и место. Толя дома, закрепив на одной стене широкую белую простыню, освобождал место перед ней и расставлял в два ряда все имевшиеся табуретки и стулья, третьим рядом служил диван. Он назначал время сеанса, конечно, днем, пока родители на работе, скажем часов в двенадцать («для учащихся первой смены»). Встречал еще на крыльце, получал оговоренные 20 копеек (в клубе Сталина он стоил 30 копеек, но сеансы там были только вечерние, так еще и дойти до клуба надо!), отрывал билет. Всё честь по чести, в комнате стулья и табуретки заранее пронумерованы мелом, каждый находил свое место, мы быстро рассаживались, и он начинал крутить не спеша. Там ведь под каждым снимком был текст, прочесть который быстро мог далеко не каждый. И Толя не спешил, в полчаса укладывался. Выпросить еще один фильм было невозможно.

– За те же деньги, – Толя щурился насмешливо, – ищите дурня в другом месте.

И кто из нас после этого дурак?!

Другим переростком был длинный и тощий татарин по имени Арик. Татарского в нем была только национальность. Рыжий, сероглазый, без обычного для соплеменников узкого разреза глаз, он мог быть кем угодно, только не татарином. Подводила фамилия – Хайруллин. Жили они на Ново-Духовской улице, ближе к Перекопу, чем к Чертовой лапе. Там у них стоял большой дом. Всю огромную семью из детей и собак тянули отец и старшая из сестер по имени Зоя. Отец промышлял тем, что имел телегу с конем, крепкие руки и выносливую спину, то есть был и за возчика, и за грузчика, занимаясь тем, что сегодня именуется частным извозом. Семья, в общем, дружная и трудолюбивая. Исключение – Арик. Он, числясь в четвертом классе, воровал вовсю. И не просто воровал, а грабил товарные поезда. Поэтому исчезал из школы на несколько дней, а то и на неделю. Появлялся как ни в чем не бывало, с тетрадкой в одном кармане и пачкой папирос в другом. И всегда при деньгах. Уж я-то знал не понаслышке, так как Арик был не только моим одноклассником, но однопартником, если можно так выразиться.

Бедную нашу учительницу он не любил и, кажется, даже презирал именно за бедность. Отвечал на все замечания исключительно насмешками. А однажды, выхватив меня из-за парты, швырнул прямо в учительницу. Я с ходу врезался ей в живот. Арик расхохотался и вышел из класса. Учительницу ту я тоже не очень любил, но уважал и как человека старшего по возрасту и особенно как учителя. Для нас в большинстве своем учителя были если не небожителями, то лицами, к ним приближенными. И если вдруг случалось, например, встретить учителя в магазине, то есть за делом обыденным, это воспринималось как нечто неестественное.

А тут такое! Расплакавшись, я сел на место и еле дождался конца уроков. Мать сразу почувствовала неладное и добилась правды. Рассказав о случившемся, на том и успокоился.

Арик появился на другой день и сразу заорал:

– Ты чего сразу не сказал, где мать работает?

– А где она работает?

– На фабрике, где. Вместе с нашей Зойкой. Говорить надо!