Лагерь был сделан грамотно, сам обер-лейтенант, доведись ему разбивать лагерь на тридцать человек в тропическом лесу, сделал бы то же самое. Они выгородили участок прямо посреди стволов деревьев, поставили там палатки. Чтобы обезопасить себя от визитов змей и нападений хищников, соорудили что-то вроде защитного вала, используя при этом комбинацию веток, растительности и колючей проволоки, которая удерживала все это на одном месте. Ошибка была в одном – они выставили скрытые посты и решили, что этого достаточно. Может, и достаточно против диких зверей, местных племен и даже колониальных войск. Но не от нападения боевой группы имперских боевых пловцов.
Палатки защитного цвета, сверху еще и прикрытые листвой. Не заметно костра, не видно свалки… скорее не чувствуется свалки. Очень трудно заставить негров убирать за собой; там, где они находятся без присмотра белых, обычно вырастают целые кучи самого разного мусора, все это гниет и дает о себе знать мухами, крысами и эпидемиями.
Что это за такое, на хрен…
– Соарес, Валь, осмотреться, – приказал обер-лейтенант.
Сам пошел мимо ограды, ища, где вход, и тут… что-то… как он сам говорил, – «царапнуло взгляд». Он остановился… его глаза бегали по сторонам… лучше всего незаметные, неприметные вещи удается отследить боковым зрением. Что-то было не так… он отошел в сторону, попробовал землю ногой.
И земля поддалась.
Обер-лейтенант молча отстегнул с пояса складную заточенную лопатку.
Это были дети… Пусть и черные, но все же это были дети. Дети…
Яма, в которой их закопали, была размером примерно шесть на шесть метров. Кто-то очень тщательно снял верхний слой земли, потом вырыл яму, сбросил туда мертвых детей… расстрелянных детей, потом положил на место верхний слой почвы. Но сложную корневую систему деревьев все же повредил. Обер-лейтенанта как раз и насторожила чуть увядшая зелень на деревьях… деревьям не хватало влаги от того, что часть корней была повреждена. Но через несколько лет здесь будет очень густая растительность.
Дети лежали рядами, не просто сброшенные в яму, а аккуратно уложенные, рядок к рядку, руки по швам, тело вытянуто, чтобы занимать меньше места. Они были примерно одинакового роста… восемь, девять, десять лет. Перед обер-лейтенантом плыла картина… имперский, торжественный марш, дробь барабанов, знамя рейха, четкие, вымеренные до миллиметра каре югенвера. Несколько взрослых в военной форме принимают парад… пополнение военных частей, будущие имперские летчики, имперские инженеры, имперские моряки… а сейчас просто пацаны, гордые тем, что они встали в строй и строй принял их, что они такие же, как все, что они делают что-то нужное и важное для рейха, то, что им по силам. А этих детей никто не поставил в строй, не выдал форму, не научил, что нужно делать для рейха, для империи. Их просто убили и закопали в глухом лесу, прикрыв могилу, чтобы никто и никогда не узнал их судьбы, чтобы имперский судья не спросил ни с кого за их рано оборвавшиеся жизни. Сколько тут их… сотня, не меньше. Сто оборванных детских жизней… и кто сказал, что такая яма тут одна…
Обер-лейтенант почувствовал приятно холодящую кожу ненависть. Он убивал потому, что ему приказывали убивать… но когда он найдет того, кто ответственен за это… будьте уверены, он придумает ему особенную казнь. Просто так это существо не умрет.
Утробные горловые звуки, раздавшиеся за спиной, свидетельствовали о том, что кто-то из боевых пловцов не выдержал…
Шольц, санитар их отряда, поднялся с колена, снял перчатки. Пахнуло спиртом.
– Что? – спросил обер-лейтенант.
– Выстрел в затылок с близкого расстояния. Пуля небольшого калибра. Спортивный пистолет или револьвер, что-то в этом роде. Но это еще не все.
– Что еще?
– Воздействие радиации.
Обер-лейтенанта передернуло.
– Радиации, Шольце?
– Так точно. Эти дети уже были больны, герр обер-лейтенант. Тот, кто прервал их жизни, оказал им услугу, как бы страшно это ни звучало. Избавил их от боли.