– Вот вы рассудите нас, – нетерпеливо развернулся ко мне молодой человек. – Я утверждаю, что наш народ спивается от депрессии и из-за отсутствия перспектив, а вот он, – парень трагически вытянул руку в сторону оппонента, – кричит, что алкоголизм – генетическое заболевание. Деды, мол, бухали, и нам велели. Кто, по-вашему, из нас прав?

– Я не знаю сути дела, – растерялся я, переводя взгляд с разгорячённого и раскрасневшегося молодого человека на Францева. Тот смотрел с ироничным сочувствием – вот и вы, мол, попались нашему забияке. – Тут надо опираться на какие‑то исследования, данные, которых у меня нет, и я…

– Исследования, данные! – отчаянно махнул рукой Саша. – Да вы по сторонам гляньте! Даже не надо в деревню тащиться, хоть город наш возьмите: работать негде, учиться тоже, все должности заняты кумовьями да друзьями чиновников, собственное дело не начнёшь без взяток. С места тут не сдвинешься, на взлёте сбивают! Вот от тоски-то люди и тянутся к бутылке. А этот утверждает, – Саша зло зыркнул на Францева, – что социальные условия не причём, главное, видите ли, генетика!

– Да потому что так и есть, – презрительно процедил Францев. – Мухи, мой друг, отдельно, а котлеты отдельно. Никакой связи между пьянством и отсутствием этой твоей, выражаясь по-научному, социальной мобильности, не существует. Не потому Ванька-дворник бухает, что не смог вылезти в депутаты или накалякать диссертацию – ему всё это до фонаря. Он потому боярышник глушит, что батька его лакал горькую, да и дед с прадедом – тоже. Вот тебе, кстати, и условия.

– Ну что за примитив! – звонко, словно в гонг ударив, возразил Саша. – Почему обязательно дворник? У нас полно работящих, умных людей, которые на минимальной зарплате живут! И которым в их духоте рыпнуться страшно, потому что семья, малыши, кредиты, обязательства… Как ему работу сменить, в какое-нибудь дело вложиться, когда любая неудача на корню всю его жизнь подкосит!

– Всё это нытьё от лени и тупости, – хладнокровно остановил Францев. – Не можешь на нынешней работе заработать, так новому чему научись. Информационный век на дворе, интернет вон под рукой. Кто ж ему виной, что он не за образованием в сеть лезет, а за порнухой и приколами?

– Ерунду ты болтаешь! – продолжал бушевать Саша. – Выдумал идиллическую какую-то картину, а жизни не знаешь! Да даже умеет он интернетом пользоваться (а это один из пяти), какой в этом прок?

– Ну как какой? Образование получит, работу найдёт.

– Где, в деревне своей подыхающей?

– Да хотя бы через тот же интернет, на удалёнке.

– Ну что за детский сад! Ни образования нормального ты через интернет не получишь, ни работу не найдёшь. Текстики разве на фрилансе лабать, да переводы делать. Ну ещё редко-редко программирование или бухгалтерия какая. И мало того, что конкуренция огромная и нужны определённые способности, так ещё и запросто к этим занятиям не подступишься. Требуются начальные инвестиции – на оплату обучения, на транспорт, на какое-то питание… Из пятнадцати тысяч, да когда у тебя семья, да дети малые, да долги – попробуй удели! Но главное, повторяю, депрессия. Человеку, чтобы расти, почва нужна! А у него нищета, забитость да безысходность с самого, может быть, детства. Пронзительная, звенящая тоска повседневности! Вот так побьётся-побьётся в капкане, да и начинает потихоньку горе заливать.

– Тоска повседневности, – насмешливо цокнул языком Францев. – Какой слог, сколько пафоса! Сознайся, дружище, – он подступил к молодому человеку и фамильярно взял его под руку, – ведь Гёте снова начитался?

– Не твоё дело, – как-то по-детски неловко, широким круговым движением вырвался Саша. – Ответить есть что?

– Да есть… – снисходительно усмехнулся Францев. – Вот ты говоришь – «чтобы расти…» Не о том думаешь…

– А о чём надо?

– О принципе. О том – нужен ли вообще этот твой рост.

– Как это? – изумился Саша.

– Да вот так. Ванька-дворник, если хочешь знать, со своими тупостью, ленью и водкой в тысячу раз счастливее тебя с твоими неугомонными поисками да нравственными метаниями. И если говорить совсем начистоту, то ото всех этих свобод, демократий, а иже с ними – карьерных лестниц и образований большинству один вред.

– Ага, надо безропотными тупыми скотами оставаться, какими мечтают нас правители видеть, – саркастически хмыкнул Саша. – Сидеть на диване в майке-алкоголичке, в быдло-ящик пялиться на любимого вождя и не дай-те Боже к чему-то стремиться.

– А почему бы и нет, – устало пожал плечами Францев, закидывая ногу на ногу. – Это скотство – как раз абсолютно естественное состояние средней человеческой особи. Неестественно, напротив, бежать, задрав штаны, к твоей грёбаной лучшей жизни. Ни одна война столько людей не изувечила, сколько сия светлая мечта. – Он взял со стола авторучку, щёлкнул несколько раз колпачком и лениво швырнул обратно на стол. – Хотят‑то все, а могут – единицы, – Что ты на меня так вылупился, не понимаешь? Ну вот желает какой‑нибудь быть большим начальником, да волей природа обделила, хочет стать певцом, а голоса‑то и нет, стремится изобретениями прославиться, да мозгами не вышел. А тут ещё лень‑матушка наша русская. И что в итоге? Разочарование, трагедия и деградация. Это же у нас на каждом шагу. Вот она твоя свобода выбора на практике-то! Тут пару месяцев назад скандал был, не слышал? Высмеивали одного профессора, лингвиста‑востоковеда, который предложил организовать у нас касты по образцу древнеиндийских. В какой касте родился, в той и пригодился. Нет ни роста, ни падения. Сразу ясно – чего в жизни можно достичь, а чего невозможно по определению. Нищеброд из Марьино не будет завидовать «Бентли» миллионера – он знает, что его потолок – кредитный «Фокус», миллионер не будет на яхту миллиардера пускать слюни, он тоже своё место понимает. И никаких бессмысленных и ненужных страстей. Тишь, благодать, всеобщее счастье. По-моему, хорошая идейка, а?