«Да, да, это настоящие нелги, они покорили океан, который и так им служит!»
— Дим, что за нелги такие? — спросила Киная через нейросеть.
— Нелги — те, кто дает имена! — ответил я. — Такой перевод предлагает мое познание сути.
— И что толку от такого познания? — надулась лиирка. — Когда и без него ничего не понятно, а с ним — еще хуже…
— Ага… А вот — еще. «Нелг — глиняный раб, повелитель смыслов!»
— Ну и не умно. — проворчала Киная. — Уж либо раб, либо повелитель…
— Да уж… А, может быть, мой переводчик субъект с объектом перепутал? «Повелитель глины, раб смыслов». Ну, да и ладно. Нам важно, что они нас уважают. А что за мифология за этим стоит — какая разница?
К этому моменту Симб закончил разбор метрической матрицы дельфина. Получалось не совсем то, на что я рассчитывал. Природная масса дельфина оказывалась слишком малой для тех задач, которые я хотел на нее навесить. Пришлось бы настолько перегрузить изначальную программу дифференциации стволовых клеток несвойственными им задачам, что к окончанию эмбрионального онтогенеза риск нарушений метаболизма, то есть, врожденных уродств, просто зашкаливал бы. А я, все-таки, не живодер и не вивисектор. Не могу позволить себе одну здоровую особь на тысячу уродцев. Придется либо заново рассчитать «новую тварь» сообразно ограничениям прототипа, либо… вовсе отказаться от «демиурговых» замыслов. Интересно, те, кто считает меня богом, удивились бы тому, что я не могу решить проблему, взмахнув волшебной палочкой? Пожалуй, что и могу. Но. Монстр, которого я бы создал «с нуля», сообразно своей фантазии, мог бы, скорее всего, жить только в такой вселенной, где нет и не может быть того, что я считаю достойным и правильным. Там не смогли бы жить мои друзья, да и я сам, в своей человеческой ипостаси. Антропный принцип! Поэтому, если я хочу вносить осмысленные изменения в существ, существующих в нашей вселенной, я должен смиряться с тем, каков изначальный их «замысел». В данном случае, с тем, какую максимальную массу может нарастить реальный эмбрион дельфина со своим реальным набором стволовых клеток.
— Киная! — окликнул я лиирку, которая заигралась с подростками-дельфинами и уплыла километров на пять от меня.
— Дим! Я здесь! Я слышу тебя! — девушка едва могла перевести дыхание, но явно не от недостатка кислорода. Скорее — от зашкаливающего воодушевления.
— Вернись к взрослой части стаи. Посмотри, нет ли больных.
— Я и так вижу. Серьезно больны трое. У самочки с детенышем трехнедельным — порок сердца. Если не помочь, то так и уйдут вместе на дно.
— Вот и помоги. Нечего там с недорослью плескаться.
— Сейчас… подплыву только… — ответила Киная, не в силах перевести дух.
Странно. Такой искрометной радости лиирка не испытывала ни разу за время нашего знакомства. Ни с Ликорном, ни с Кицунэ. А вода и вовсе вызывала у нее животный ужас. Океан Суккуба — весь во власти ураганов — сверху — и жутких монстров снизу.
— Но я так и не поняла, чего ты хочешь от этих милых левиафанчиков? — спросила она, подплыв поближе.
Ага. Предчувствие ее не обмануло.
— Вот этого и хотел. Сделать из них младших братишек для нашего левиафана. А также — помощников, и в труде, и в бою.
— Что?? Да ты… Да как?? — Киная чуть не захлебнулась в праведном гневе. — Таких милых… ню… не… ни… ня…
— Няшных?