— Давай разбираться. — Профессор надеялся поверить, что Аня — действительность. Трудно.

Друзья пили чай в библиотеке. Уют плюша и кожи. Чистый воздух можно резать ломтиками.

Пирамида из коллекционных Библий высится на громадине журнального стола, окруженная ширмой-частоколом.

Профессор озадаченно любовался композицией: он не привык получать желаемое быстро, полно и безопасно.

— Выговори мне, предо мной всё, что у тебя накипело, — сказала мужественная девочка, тряхнув золотой головой.

— У меня полвека накипало. Всё успеть до ужина?

— Мы будем говорить и говорить, и сверять мысли. До ужина или до утра, останемся без обеда или будем питаться неотрывно, чтобы хотеть спать, но мне важен этот разговор. Ты должен мне поверить. Хотя, если я что-то понимаю в людях, втайне ты ненавидишь слово «должен».

— Умница. Откуда такие мозги берутся? Ты в какой школе училась?

— Специализированной. С углублённым изучением всего на свете. Мы даже Библию кусками заучивали на трёх языках.

— Родная душа… — усмехнулся Кутузов. — И что тебе запомнилось? Что пропоёшь не раздумывая? Из самого сердца?

— Минуточку! Уточни: из памяти головы или из глубин сердца, выражаясь штильно?

— Ух, какое слово! Высокий штиль. Штильно! Ты чудо! А у меня дома осталось ещё одно…

— …которое ты всю дорогу считал чудовищем. Твои слова.

— Знаешь… невзначай вышло. Старая история с иностранными студентами. Приехали в Россию по обмену, старательно учат язык. Я по молодости подхалтуривал: русский для нерусских. Начали морфемы. Слон — слонище. Рука — ручища. Выучили? Йес, говорят, дорогой профессор. Вы — чудовище. Я потом уразумел: научил их суффиксу — ищ, а они влюбленно поблагодарили меня за науку. Раз чудо — значит, чудовище, большое чудо… Нечувствительность к оттенкам и деталям. В новом веке у нашенских, родненьких, увы, обесчутевших, аки туземцы, она буйно проросла.

— А-а-а…

— Надумала, умная голова специализированная?

— Йес, дорогой профессор. «И открыть всем, в чём состоит домостроительство тайны, сокрывавшейся от вечности в Боге…»7.

— Вот это школа! — возвеселился Кутузов. — Ай да школы у нас пошли! И что — открыли вам тайну, прямо в школе?

— И не подумаю на тебя обижаться. Ты лучше как-нибудь ответь. У тебя есть любимый писатель, на которого ты вот так же готов сослаться в единый миг?

— Есть. Дарвин. Превосходный писатель. Люблю!