Раньше, коллекционируя Библии, он азартно посмеивался над человечеством, уверявшим его в главенстве сей книги над всеми, над всем. Он поверил человечеству и по частям собрал его центральное сокровище у себя в шкафу. Он платил деньги за наслаждение видеть эти обложки, доски, переплёты, переводы, переиздания, подарочные, гостиничные, миниатюрные, с обрезами, каменьями, заплаканные, залитые вином и маслом, чистенькие, чумазенькие, всякенькие. Они были как люди. Они все были от бывших владельцев, у каждой судьба, и ему нравилось разгадывать линии судеб. Ни единой первомагазинной не было в его коллекции, тем более что перевод не переделывался давно, а ошибки прежнего он все знал наизусть.
С тупой болью сегодня он понимает, что ни за какие блага человечество не откажется от своих генеральных заблуждений, как ни анализируй наука что ей там угодно. В частности, человечество не отказывается от Бога, которого нет, это ясно, а следовало бы выдумать, как сказал один умник. Грустно, иррационально, а что делать!
Кутузов прогнул свой агностицизм как мог — вплоть до признания человека чудесным созданием, если уж оно смогло выдумать такую прекрасную сказку о Христе, о любви, всепрощении… Со всепрощением он, правда, так и не разобрался, но слово милое, вполне.
Дама не взяла книгу. Дама высмеяла его. Грамотная дама. Знает, что опиум
Но сейчас-то, под занавес, почему не взяла? Неужели не пора о душе подумать?
«А ты-то в её годы, — выполз удав, — ты-то будешь о душе думать? Ты и сейчас в душу не веришь, а тогда?»
«Вот не до тебя сейчас, не до тебя!» — наворчал Кутузов на любимого удава.
Ему всегда жутко нравилось мыслить. Как малышу леденцы. Особый, личный способ: мешанина предчувствий, предволнение, а потом торжествующе выползает удав и мерно бьётся, вытряхивая хаос и разбрасывая разноцветные перламутровые буквы. Отскакивая от изумрудно-золотой кожи-чулочины, литеры-жемчужины сами вербализуют мир, заполняя новорождаемыми смыслами, бесконечно множественными. Выбить из хаоса жемчуг!
Однажды задержав пробег удава, интеллект остановил себя, как на стоп-кадре, и понял собственный механизм. Другие в ловушке соблазнительного стоп-кадра смеются, а Кутузов поверил.
«Пора бы чему-нибудь случиться», — вяло подумал Кутузов. Но ничего не случилось. Бессмысленно прогуляв рабочий день, он вернулся домой и с аппетитом съел ужин под притворно равнодушным присмотром жены.
Глава 7
Богу-то молись, да и чёрту не груби! Тут, брат, голова в ставку идёт. Повадился волк на скотный двор, подымай городьбу выше. Собаку мани, а палку держи! Что за слава — напоить пьющего! Напой непьющего! Чем кто соблазнился, тем и других соблазняет
В редакцию радио я хожу не каждый день — умучить меня письмами Кутузовы не смогут. Первое. Я сама выбираю темы и гостей, и рабкоры мне не требуются. Второе. Надо идти навстречу пожеланиям трудящихся? Надо, конечно, а можно и не идти. Третье. Но всё это не важно!
Важно, что передачи быть не может! Ну как этот Магиандр представляет себе её текст? Дитя филологическое, он думает, что всё выговариваемо или выписываемо. Папа у него с ума сдунул, мама еле помнит, что она женщина, понимаю, конечно, всё понимаю, но я-то, кажется, в своём уме? Или как?
«А почему же они всей семьёй именно к тебе обратились? — вежливо уточнил у меня внутренний голос. — Ты что, одна на всю радиоимперию? Журналистов полно, радиостанций много, в том числе разговорных и прямоэфирных. Может, всё гармонично? Ты подумай, подумай…»
Выйдя сегодня в эфир, я немного отвлеклась от семейства Кутузовых, побеседовав с известной и заслуженной учительницей о преподавании русского языка первоклассникам. Слушатели всемерно поддержали все идеи. Русский язык в опасности. Все на защиту русского языка. Где будет общий сбор?
Мне безумно надоело слушать защитников языка, которые звонят, заключают договор, покупают по каталогу, живут в
Это всё мои мысли во время эфира. У меня правило: на конструктивные вопросы слушателей отвечает гость, на прочие — я. Лежу на амбразуре.
В тот день слушатели вели себя прилично, бить было некого, время прошло быстро, пресно и бездарно. Всем понравилось. Раньше мне тоже нравилось, сам процесс опьянял. Безнадёжность прибыла вторым эшелоном.
Магия волны радио всколыхивает массы на разговоры, коих они с утра и не думали вести, а тут вдруг сваливается на них, например, автор термина «информатика». Бац! Они-то думали, термин сам родился или почкованием, а у него папа имеется. Некоторые даже обижаются: не знали этого раньше! Звонят, уточняют, предъявляют претензии: в школе-де всех информатикой только и мучают, а где высокие материи? Где дополнительные часы по литературе? Где-где… Там же, где и литература.