– Сэр, – отвечает она. – У меня нет никакого младенца. Это визжит свинья, которую два часа назад принес в свою комнату ваш друг. И я также была бы чрезвычайно довольна, если б вы сами заткнули ей глотку.

Я накинул то, что попалось под руку, и направился к Руфу. Он был на ногах. На столе горела лампа, а мой напарник наливал в сковородку молока для бурой хавроньи средних лет, визжащей без умолку.

– Это что же получается, Руф? – возмущаюсь я. – Ты пренебрег своими обязанностями и погубил мне игру. И откуда здесь свинья? При чем тут свинья? Ты, похоже, взялся за старое?

– Не сердитесь, Джефф, – отвечает он. – Будьте снисходительны к моей слабости. Свинокрадство – это как первая любовь, а сегодня, как назло, подвернулся такой замечательный случай, что я просто не смог удержаться.

– Ладно уж! – говорю я. – Может, ты и вправду страдаешь клептосвинией[33]. Но я надеюсь, что когда мы выберемся из полосы, где фермеры занимаются свиноводством, твоя душа обратится к более возвышенным и прибыльным нарушениям закона. Просто понять не могу, что за охота марать руки об такое мерзкое, безмозглое, зловредное и шумное животное?

– Дело в том, – говорит он, – что вы, Джефф, не испытываете симпатии к свиньям. Вы их не понимаете. Вот эта, например, необычайно талантлива, а интеллект у нее просто фантастический. Буквально только что разгуливала по комнате на задних ногах.

– Все, – говорю я. – Я отправляюсь спать. И если твоя свинья действительно такая талантливая, как ты говоришь, втолкуй ей, чтобы вела себя потише.

– Просто она была голодна, – говорит Руф. – Теперь она уснет и больше не пикнет.

Обычно перед завтраком я просматриваю местные газеты.

На следующий день я поднялся рано и обнаружил у дверей дома только что доставленный почтальоном «Лексингтонский листок». На первой полосе мне бросилось в глаза объявление, набранное в два столбца:

Я бережно сложил газету, сунул ее в карман и отправился к Руфу. Он уже был почти одет и кормил свинью остатками молока и огрызками яблок.

– Здравствуйте-здравствуйте! – произнес я как можно более задушевно. – Я вижу, мы уже встали? И наша свинка завтракает? Что же ты думаешь с ней делать, друг мой?

– Я упакую ее в бельевую корзину, – твердо говорит Руф, – и отправлю к своей матушке в Маунт-Нэбо. Пусть развлекает ее, пока я не вернусь.

– Славненькая какая свинюшка! – говорю я, почесывая ей спину.

– Вот видите! – говорит Руф с укоризной. – А ведь не далее как вчера вы ругали ее последними словами.

– Было дело, – говорю я, – но при утреннем освещении она выглядит намного симпатичнее. Я, знаешь ли, тоже вырос на ферме и нежно люблю свиней. Но в детстве меня всегда отправляли спать с заходом солнца, и как-то мне не довелось видеть ни одной хрюшки при свете лампы. Вот что Руф: дам-ка я тебе за это благородное животное десять долларов.

– Не хотелось бы мне продавать такую обаятельную свинку! – говорит он. – Другую, пожалуй, и продал бы, но эту – лучше не просите.