Когда мы притормозили около лагеря, я увидела горящие костры, услышала голоса людей и лай собак.

— Внутрь мне лучше пойти одной, — сказала я наставнице, которая выбралась из машины и открыла мне дверцу.

— Вопреки здравому смыслу, я тебе доверяю, — вздохнула Ябом. — Через пару дней я проведаю тебя. Все будет хорошо, Мариату. У тебя все будет хорошо.

Я подцепила ручку чемодана и повесила через плечо сумку на длинном ремне.

— Счастливых каникул с мужем, — сказала я наставнице, поворачивая к воротам лагеря. — Скоро мы снова встретимся и поедем в Канаду. Ни о чем не беспокойся.

— Эй, здравствуйте! Здравствуйте! — позвала я.

Мохамед, Ибрагим, Абдул и Фатмата очень обрадовались, когда я их разбудила. Благодаря Ябом, регулярно звонившей в лагерь, мне было известно, что у Абдула и Фатмату родилась дочь, названная в мою честь Мариату.

Фатмата обнимала меня и всхлипывала. Мохамед, как всегда, шутил:

— Ты просто не смогла без меня жить! Может, нам пожениться?

— Ха-ха! — Я скорчила гримасу, но не могла не признать, что в белой майке и белых брюках двоюродный брат выглядит потрясающе. — Что с тобой случилось за время моего отсутствия? Ты превратился в кинозвезду?

— В кого? — удивленно переспросил он.

— Неважно! — засмеялась я, сжимая его в объятиях. У меня совсем вылетело из головы, что Мохамед в жизни не видел ни кино, ни телепрограммы.

Сразу после приезда я могла неплохо кормить оставшихся в лагере родственников на деньги, которые выдали мне Дэвид и Мариама. Я купила на рынке большой мешок риса, который Абдул и Фатмата вдвоем принесли в лагерь на головах. Мы и овощей купили, а еще авокадо, ананас, кокосовый орех и плантан, хотя изобилием рынок не радовал. Фат-мата объяснила, что во время войны большая часть урожая погибла и к своей работе фермеры возвращаются медленно. Деньги на еду во Фритауне еще не означали спасения от голода.

Вскоре после возвращения я навестила Виктора. Он сказал, что некоторые члены труппы уехали — одни отправились в родную деревню, другие получили жилье, построенное норвежской некоммерческой группой, совсем как Адамсей, Мари и Али.

— Правительство переселяет туда людей, но они оказываются далеко, очень далеко от родных мест, — с тревогой рассказывал Виктор. — Некоторые наши актеры уехали в новый дом одни-одинешеньки, без родных и близких. Это неправильно.

По словам Виктора, лагерный театр понемногу терял деньги. Война закончилась, благотворительные организации уже не поддерживали труппу, как раньше.

— Я делаю, что могу, — вздохнул он, пояснив, что пишет доклад о пользе театра для эмоционального восстановления как малолетних бойцов, так и их жертв.

Десять членов труппы остались в лагере. По выходным мы, как раньше, собирались в центре, ставили сценки, танцевали и пели. Но чаще просто сидели и разговаривали.

— Как было в Англии? — однажды спросила моя подруга Мемунату.

— Очень холодно, — ответила я. — Тебе не понравилось бы.