— Извините, но вам нужно вернуться на родину и там подать документы на канадскую визу, — сказала приятная молодая женщина.
— Но девочка не может вернуться в Сьерра-Леоне. Там идет война, — объяснила Ябом. — Вдруг ей больше не удастся покинуть страну?
Это было не совсем так. Стоял февраль 2002 года, и буквально месяц назад президент Ахмад Теджан Кабба объявил об окончании войны.
— По правилам она должна запрашивать визу из Сьерра-Леоне, — вежливо повторила женщина. — Здесь я ничего сделать не могу.
— Тогда я поеду домой! — объявила я наставнице, когда мы шли обратно к станции метро.
— Если вернешься, то неизвестно, сможешь ЛИ потом уехать, — предупредила Ябом. — Мариама и Дэвид правы: Англия — твой шанс. Возвращаться в Сьерра-Леоне очень рискованно. Во Фритауне даже канадского консульства нет. Где, по мнению этой чиновницы, ты будешь оформлять документы? Велика вероятность, что тебе придется остаться во Фритауне. Ты этого хочешь?
Я подождала, пока мы не сядем рядышком в вагоне лондонском метро.
— Сердце подсказывает, что в Англии мне не место, — шепнула я наставнице, взяв ее под руку. — Не могу объяснить, откуда такое предчувствие, но оно есть. У меня и раньше бывали предвидения, например о том, когда нападут мятежники. Я пыталась рассказать об этом взрослым, но в итоге слушалась их приказов. А теперь я хочу, чтобы мне поверили. Своими обрубками я научилась делать почти все, искусственные руки мне не нужны. И я хочу повидать родных. А потом, так или иначе, получу визу и уеду в снежную страну Канаду, где буду учиться в школе и добьюсь успеха.
— Хорошо, Мариату, я тебе поверю, — сказала Ябом. — В конце концов, это твоя жизнь. Постараюсь помочь тебе, чем смогу.
ГЛАВА 16
После моего срыва Ябом, Мариама и Дэвид перестали заставлять меня гулять в протезах, а за обедом держать вилку фальшивыми пальцами. Постепенно они даже перестали спорить, когда я говорила: «Не сегодня. Давайте потренируемся завтра».
В свою очередь, я показала им, что могу завязывать шнурки на кроссовках, застегивать молнии на свитерах и куртках, снимать крышки с банок и бутылок культями и зубами. Я даже начала сама готовить — в основном рис со жгучим перцем, курицу и рыбу, которые мы с Ябом покупали на рынке.
— Кажется, мы ошиблись, решив, что протезы пойдут тебе на пользу, — как-то вечером сочувственно сказал мне Дэвид.
— Нет, — возразила я. — Может, однажды я привыкну их носить, но пока мне нравится делать все по-своему. Спасибо за помощь, Дэвид. Я многому научилась в Англии.
Так оно и было, хотя взрослые считали мой приезд неудачей. Теперь я немного читала по-английски, даже могла разобрать некоторые вывески на улице, а еще научилась считать до ста. Но самое главное, что я научилась верить в себя: слушать внутренний голос, отстаивать свои потребности и желания.
В очередной дождливый день я вылетела из Лондона во Фритаун. В небольшом чемодане у меня лежали новые протезы, тщательно упакованные в папиросную бумагу. Изготовленные специально для меня, они заменили металлическую конструкцию. Они были меньше и легче, сидели плотнее, но без них я по-прежнему обходилась лучше.
В Лондоне я поняла и еще кое-что о себе: оказалось, что меня привлекает мода. Рядом с пластиковыми протезами в чемодане лежали черные кожаные сапожки на шпильках.
— Куда ты будешь их носить? — удивилась Ябом, когда я попросила ее их купить. — И как собираешься ходить на таких каблуках?
Однако эти сапожки я носила везде. Прежде чем покинуть Лондон, я полюбила гулять по городу, засунув руки в карманы темно-синей шерстяной куртки, которая прекрасно на мне сидела, в шелковом кашне Мариамы и в своих модных сапожках.
Едва мы заняли места в самолете, я опустила шторку иллюминатора: не хотелось смотреть, как мы разгоняемся, взлетаем, поднимаемся все выше и выше к облакам, а потом пронзаем их. В каждой яме зоны турбулентности я хватала Ябом за руку и крепко прижималась к ней.