Я одурело посмотрел на неизвестного и только кивнул.

— Ну, ничего, ща сестричку кликну, ты не дергайся, доктора сказали, что в рубашке родился, тебя так прокатили-то… — выдал мой сосед и тут же гаркнул на всю палату, — извините! Сестра! Тут это, парень в себя пришел!

Буквально через минуту из-за ширмы слева от меня послышались торопливые шаги, и ко мне подошла медсестра в шапочке и маске — видно только глаза.

— Ну что вы тут разорались? — недовольно спросила медработница, но быстро поняла причину шума. — О, Тинтов, очнулся? Сейчас позову врача.

Я пытался понять, что в происходящем не так, но все не мог уцепиться за эту ускользающую мысль… Что-то шло не так, что-то было не правильно…

Таллерия… Почти двенадцать лет моей жизни… Я посмотрел на свою левую руку. Вроде, точно такая же, как и раньше. Потрогал лицо и голову. Из-под бинтов я сумел нащупать короткую стрижку — я всегда оболванивался в парикмахерской под насадку, дешево, сердито, опрятно. Никаких боевых кос, длинных прядей седых волос… Из гипса на правой руке выглядывали кончики вполне обычных пальцев — никакого железа, моя родная, правая рука.

Пока я занимался инспекцией, рядом с моей койкой появился слегка помятый, но сосредоточенный мужчина лет пятидесяти, тоже в маске и шапочке. Хотя его глаза показались мне смутно знакомыми. Проверили рефлекс зрачка, посмотрели данные с монитора, назначили анализы.

— Ну что, голубчик, готовы проставляться? — весело спросил реаниматолог.

— А? — тупо спросил я.

— Говорю, в рубашке родились. Вас, Антон Сергеевич, машина сбила. И затылком о бордюр приложило. Бригада, что приехала, вообще подумала, что погибли вы, на месте.

Я глупо пялился на врача, который с какой-то отеческой усмешкой, что проглядывалась даже сквозь маску, сейчас вводил меня в курс дела.

— Так что можете праздновать два дня в году. Случай один на тысячу, на самом деле. Очень крепкие у вас кости.

— Я поправлюсь? — только и смог спросить я.

— Конечно поправитесь, — сказал врач, усаживаясь на край койки и стягивая с лица маску, — смотрите, сейчас мы…

Но я его уже не слушал. Потому что на краю моей койки сидел брат Итан. Без фанатичного блеска в глазах, гладко выбритый, чуть потолстевший, но это был именно мой ненавистный служитель Единого. Дыхание перехватило, в висках застучало, монитор, подключенный моей руке и пальцу, мгновенно взвыл, оповещая о резком скачке давления и пульса.

— Эй! Эй! Антон Сергеевич! Антон Сергеевич! Успокойтесь! Неси…

Итан сказал что-то маленькой медсестре, которая пришла на зов моего соседа, после чего она унеслась мелкой рысью обратно на пост. Я расслышал только «травма», «шок» и «седатировать».

Меня быстро накачали каким-то препаратом, от чего веки набухли и потяжелели, а я — провалился в сон. Последнее, что я помнил — бейджик на форме реаниматолога, с которого на меня смотрел еще молодой Итан под именем Гурьев Иван Иванович.

Следующее пробуждение было уже более осознанным. Я все еще отказывался до конца верить, что Единый вытолкнул меня обратно в мой мир… Как он это сделал? И почему тут не прошло и недели, да и я, судя по всему, выглядел молодым человеком? Что со мной сделал брат Итан, тот самый Итан, там, в темнице?

Дальше потянулись больничные будни. Лечение перелома. После аварии у меня образовалось несколько трещин в черепе, но врачи уверяли, что кости срастутся. Приходили из полиции, провести опрос. Уже от молодого следователя, который записывал мой нудный рассказ о том, что я вышел из магазина, направился к своей квартире и…