— Почему вас так долго не было? Где вы? Нам нужна ваша помощь!
Кобзарь замялся.
— Я в тюрьме.
— Что?!
— Смерть узнала, что я помогал тебе. И… она меня…
Кобзарь уронил голову и закрыл лицо руками. Бубенчики на вороте и рукавах трагически тренькнули.
— Она хочет меня казнить.
— ЧТО-О-О?! НЕТ!
Тео почувствовал, что ворот плаща давит слишком сильно. Воздуха не хватало.
— Говорит… — всхлипнул Кобзарь. — Говорит, не справляюсь с обязанностями… Болт… болтливый… Го-говорю… много лишнего… Одни хло… поты… Нового, говорит, Тео… Найдет нового Глашатая!
Кобзарь тоненько взвыл и мелко задрожал, и до Теодора донесся грустный перезвон его бирюлек. Сердце в груди Теодора забилось быстро, как у загнанного зайца, перед глазами все поплыло.
— Она же не может, — пробормотал Тео. — Не может просто так… Но ведь…
— Не может? Тео, ты забыл, кому я служу…
Кобзарь поднял лицо, и Теодор отшатнулся.
Странно было видеть улыбчивого, радостного Глашатая таким: растерянным, блеклым, пустым, будто высосанное кем-то яйцо, от которого осталась одна скорлупа. Тео присмотрелся: за спиной Глашатая темнела серая, обшарпанная стена, а чуть дальше угадывался узор сетки: прутья решетки.
— Прости…
Кобзарь покачал головой.
— Таким, как я, бессердечным, нельзя иметь друзей. Я знал это, Тео. Знал, что поплачусь за свои слова. Но не сдержался. Понимаешь, видеть каждый раз Макабр, общаться с игроками, помогать им, терять их… Мне так хотелось… Боже, Тео, мне всегда — понимаешь? Всегда — в душе хотелось, чтобы кто-то из тех, для кого я был лишь посланником Смерти, разглядел меня настоящего. Ах, Тео… но я забыл, что тот, у кого отняли сердце, не может просто так взять и полюбить. Я забылся…
У Теодора внутри все сжалось.