— Еще бы не оставить! Уж если Государь похвалил — и как похвалил! — попробовали бы не оставить! — сказал князь Одоевский.

— Вы, Николай Васильевич, не передумали? Насчет отъезда? — спросил Пушкин.

— Напротив, теперь я больше утвердился в своем намерении. Здесь будет жарко и суетно, слишком жарко и слишком суетно. Если бы Государь жестоко пробранил меня, люди, пожалуй, снисходительнее отнеслись бы к моей пьесе, но успех, успех — слишком суровое испытание для человеческой натуры. Даже и моей. Ещё зазнаюсь, задеру нос, возомню себя драматургом. Нет, нужно отдалиться, покуда не забудется мой «Ревизор».

— Позвольте сказать, — встрял я.

— Разумеется, — вежливо ответил Гоголь, и остальные согласно кивнули: пусть этот бразильянец ляпнет чего‑нибудь этакого, а мы послушаем.

— Я старый солдат, грубый плантатор, да что плантатор, рабовладелец я, как есть рабовладелец! И потому уж простите мою разнузданность и привычку говорить правду в глаза, без экивоков и куртуазностей: ваш «Ревизор» забудется на следующий день после того, как исчезнут в России мздоимство, чинопочитание, чванство, произвол и просто глупость. Вот прямо сразу и забудется. Как только исчезнут. Да.

Секунд пять все молчали. Обдумывали.

— А как со взятками в Бразилии? Берут? — спросил старший Виельгорский.

— Взятки везде берут, ваше превосходительство.

— Михаил Юрьевич.

— Везде, Михаил Юрьевич. Но «Ревизор» не всякий написать может, это наше, российское.

— Я приехал поговорить о журнале, — перевел разговор Гоголь. Из скромности, верно.

И я отсел поодаль, чтобы не мешать серьезному разговору.

— Вы плантатор, а что такое плантатор? — спросила Загряжская.

— В сущности, тот же помещик, живущий с сельского хозяйства.

— И много ли у вас душ? — наивно спросила Александра Николаевна.

— В Бразилии поместья не по душам оценивают, а по числу кофейных деревьев. Одно дерево — один франк годового дохода.

— И много у вас деревьев? — не прекращала разведки Александра Николаевна.

— Вполне достаточно, вполне достаточно, — уклонился от ответа я.

На другой стороне стола разговор о журнале не задался. То ли погода тому виной, то ли нездоровье Натальи Николаевны, а, может, мое присутствие сбило с настроя, но Пушкин стал рассеян, и через несколько минут, извинившись, ушёл, сказав, что должен проведать жену, не скучает ли она.