— Половину наследства отойдет монастырям, половина — какому‑то дальнему родственнику, Мануйле. Видно, тоже из купцов.
— Половина от миллиона — тоже хорошо.
— Там больше миллиона. Много больше. И половина оценивается в полтора миллиона серебром.
Пушкин поджал губы. Ну да, везет всяким мануйлам — такой куш отхватить! Почему у Пушкина нет богатой дальней родственницы? И ближней тоже нет, неоткуда ждать наследство. Вон Михайловское досталось, а что Михайловское? Одни траты, и никакого роскошества.
Разговор перешел на непознанные явления, которые ни наука, ни здравый смысл объяснить пока не могли: на явления духов, на вещие сны, на гадания по зеркалу, по воде, по дымку, на три верные карты…
Все это начало утомлять.
— А я, господа, яхту зафрахтовал. Хорошую яхту, шотландского лорда. Шотландцы народ бережливый, вот лорд и решил — чем яхте простаивать, пусть доход даёт. Сам‑то в море всё время ходить не станешь, ну, год походил, ну, другой — и видит, надоело. Вот и сдаёт яхту, вместе с экипажем, конечно, — начал я хвастать. Плантатору хвастать просто необходимо, без хвастовства это какой‑то неправильный плантатор.
— И большая яхта? — спросил Булгарин. Его, как газетчика, интересовали факты самые разнообразные. И яхта сгодится.
— Четыре комфортабельные каюты, кают‑компания, повар — француз, это отмечается особо. В общем, всё, что нужно для приятного путешествия в хорошем обществе.
— И где же вы будете путешествовать? И когда?
— В мае яхта прибудет в Санкт‑Петербург. Отсюда и начнём. Заглянем в Швецию, Пруссию, Данию, Англию, затем — Испания, Португалия, Франция, Италия. В Италии надеемся взять на борт господина Гоголя, и уже оттуда отправимся в Яффу, а там и по святым местам. Вернёмся, дойдём до Константинополя, затем в Одессу. Из Одессы в Петербург через Москву, такой вот анабасис задуман. Думаю, к сентябрю вернёмся.
— А кто, кроме вас, отправится в плавание?
— Надеюсь, господин Давыдов. Надеюсь, присутствующий здесь господин Перовский. Может быть, ещё кто‑нибудь присоединится, времени впереди много. Мужская компания отважных путешественников. Они, путешествия, рассеивают хандру, укрепляют здоровье и расширяют кругозор. Мир посмотреть, себя показать — я говорил с видом важным и самодовольным. Действительно, такие коллективные путешествия для российской журналистики в новинку. Булгарин будет писать о нас в «Северной пчеле», начнёт прямо сейчас, что непременно привлечёт внимание и к его газете, и к нашему журналу. Воображение читателей нарисует бегущий по волнам корабль, влекомый запряженным в паруса ветром, кают‑компанию, где благородные джентльмены пьют шотландское виски или ямайский ром, а в иллюминатор видно, как океан посылает волну за волной куда‑то в неведомую даль. Как не помечтать? И уж такие люди, верно, и журнал выпускают необыкновенный.
Но коммерческие мысли — это легенда, понятное для всех объяснение. Истинная цель — направить мысли Пушкина в нужную мне сторону. Какую? Прочь от дуэлей, от саморазрушения. Пусть и сам помечтает о путешествии. А Давыдов по‑дружески пригласит его на борт, мне это не с руки. Отправится Пушкин в круиз, нет — не столь и важно. Важно дожить до лета.
И уже дома я задумался о том, кто же оборотень: Алексей Мануйла? Графина Гольшанская? Пан Сигизмунд? Или нет никакого оборотня, а есть фантазия скучающих помещиков?
Русские помещики горазды на выдумку. С них станет!
Из школьного учебника всем известно, что Пушкин мечтал побывать за границей. Мечтал — но не смог. Царизм не пускал. И ведь и в самом деле не пускал!
Гоголя царизм пускал, Белинского пускал, Алексея Перовского с племянником, будущим автором «Упыря» и «Семьи вурдалака», графом Алексеем Толстым пускал, а вот Пушкина не пускал. Так и не побывал Пушкин за границей. В Арзруме разве что — но это сродни туризму на танках или в пехоте.
Почему же не пускали Пушкина?
Потому, почему бы не пустили и сегодня.