— Неизбежные ограничения военного времени — ответил англичанин — что до остального, то да, у нас, цинично говоря, имеет место принцип, кто платит, тот в своем праве. Однако же согласитесь, это справедливее, чем диктатура — потому что владеющих достаточными средствами может быть больше, чем руководящих бонз! И собственность безразлична к политическим взглядам — значит, среди заказанных точек зрения неизбежно будет и плюрализм.

Ага, плюрализм в мозгах, это шизофрения! Как в "перестройку" и случилось — но про то английскому гостю знать не надо! В своих заморочках — сами разберемся, без заграничных советчиков! Поскольку, вот не верю ни на копейку в их бескорыстие и беспристрастность!

— Бесспорно, вы, русские, очень талантливый народ — тем временем говорит англичанин — однако же и талантам нужен простор для реализации…

Он говорил еще что-то, слова оплетали как паутина. Так, что мне даже хотелось спать — но в то же время я с удивлением заметила, что отношусь к этому Исайе с растущей симпатией и доверием. Это было неправильно… ой, опять нить потеряла, о чем это я?

— Ань, ты что? — Лючия дергает меня за руку.

И наваждение ослабевает. Что это было, гипноз? Ах ты сволочь, скандал поднять, или… а вот не смотреть ему в глаза, только на плечо. Понял он или нет, что не получилось?

— Анна Петровна, мне интересно, кто же был автором того множества стихов и песен, вошедших в обиход два — три года назад. Даже в ВУОАП[21] не знают имен, ссылаясь на неких моряков Северного флота или солдат Ленинградского фронта.

— Она ничего вам не скажет! — заявил подошедший Иван Антонович — а вас я попрошу уйти!

И англичанин как-то вдруг стушевался, и почти убежал. И что же что было? Какая симпатия — лишь брезгливость чувствую, будто меня прилюдно попытались раздеть!

— Видел я подобное в экспедиции в Туркестане — сказал Ефремов — не гипноз, но что-то похожее. Тот, кто там мне это демонстрировал, хвастался, что так можно продать любому самый негодный и ненужный ему товар! Тут главное, не смотреть в глаза. И помогает также резкое движение или шум. И конечно, если вы с самого начала относитесь к "продавцу" не нейтрально, а настороженно. Но каков гусь!

— Ань, ты стояла, слушала, и мне вдруг показалось, что тебе нехорошо — вставила Лючия — ты будто смотрела и не видела ничего.

— Спасибо тебе — отвечаю — и вам, Иван Антонович. Это не гусь, это враг! Пойдем, пора нам уже!

И никто больше — ничего необычного не заметил! Пожалуй, надо на вооружение взять, узнав подробнее, что это такое. Помнится мне, у потомков я читала что-то про "нейролингвистическое программирование" — похоже на это? Интересно, а если вуаль на лицо опустить, это бы помогло? Слабость накатила — может, присесть? Нет, лучше домой!

— Я провожу — говорит Ефремов — а то мало ли… На мое плечо обопритесь!

Ну нет, я пока еще на ногах стоять могу. И что люди подумают? Неспешно идем по коридору. Англичанина не видно нигде.

— Создав живых героев, хороший писатель воспитывает читателей — задумчиво говорит Иван Антонович — но тогда верно и обратное. Злой гений может талантливо и эффективно людей развращать, оскотинивать. Талант выходит оружием, могущее служить и добру и злу, он не ценен сам по себе. И на писателе лежит ответственность за то, куда он зовет?

— Именно так! — киваю я — так вы возьметесь за фантастическую вещь о людях будущего? О нет, я вас не тороплю — понимаю, что это очень трудно, заглянуть за горизонт. Но когда-нибудь после, возможно очень скоро, вы это напишете.

— Постараюсь — ответил Ефремов — как только пойму, о чем писать.

Снова в глазах темнеет? Ведь еще не вечер, чтобы сумерки. Зато небо затучило, и сразу стало прохладно, и еще ветер поднялся — напрасно плащ не накинула, выезжая! Платье на мне треплет и облепляет, пока к машине, нас ожидающей, идем.

— Простите, Анна Петровна, вы наверное, спортом занимаетесь? — спрашивает Ефремов.