— Динстон предупреждает, что дело не из легких.

Швенд снова вскипел.

— Тебе, что, на лапу дали, что ты все грызешь меня. Хочешь стрелять, стреляй. Трудно-сиди дома. Газетчиков на наши следы навести желаешь. Или думаешь, что здесь, в Кордильерах глубоко зарылся.

Пластик твой морде не поможет, если начнут допытываться. Я не понимаю тебя. В пустые авантюры суешься, как молодой. Мимо ночной вазы мочишься, а гонор свой на газеты суешь. Если хоть один репортер сунется в мои ворота, я ему укажу твои. И пусть у тебя в заднице свербит. Ничему вас история не учит. — Швенд яро смотрел на огонь, будто разговаривал не со старым товарищем по партии, но с божественными бликами в камине, которые помогали ему ощущать дыхание истории. — Забыл Эйхмана? Тот тоже думал, что уже его никто никогда не увидит. А вон как вышло. Вывезли его в; чемодане евреи, как куклу рождественскую и все. Канул в лету, как дурачок с елки. А ведь далеко не дурак был Карлуша.

— Зря он имя себе менял. — Как-то ни к месту вставил Мюллер.

— Не тешьте себя слепой надеждой, — резко изменил тему Швенд. — Русский вас не ищет.

— Зачем он тогда здесь?

— Будто мало по свету раскинуто эмигрантов из России. Таких, как ты, и прочих, и похожих.

— Нет, раз янки просят, значит это не такой русский, который приехал сюда жить. Надо помочь.

Швенд нервно отдернул полу пледа. Мерцающие тени чучел в рыцарских доспехах жутко оживили стены старинного зала.

— Что с тобой? Ты не обеспечен? Раньше ты был куда как осторожнее.

— Наверное старая память, злость. — Мюллер, как хищник, следил за живыми огоньками в камине. В зале стало темней. И каждый всплеск пламени криво ворочал мрачные тени от доспехов на стенах. В древнем помещении стало душно и страшновато.

— Ехидна ты старая. Ребят погубишь, — не выдержал и закричал в истерике Швенд.

— Против одного.

— Дурак ты. И тупеешь к тому же. Если б русский был один, просил бы янки тебя? Он подставит. Поэтому платит. Динстон решает свои задачи. И до тебя ему нет никакого дела.

— Ну, это как получится.

— А если получится?

— Не думаю.

— А ты думай. Получше думай. Думай, когда требуется. Потом скулите на все родное болото. Иди, хмырь бешеный, поступай как знаешь. Не мне тебя учить. Не желаешь старчествовать, как все порядочные пенсионеры, ищи смерть в вонючей канаве. Бумаги только принеси по колонии «Дигнидад» и проваливай ко всем чертям. Но за каждого потерянного человека ответишь перед советом.

Старикан начал устало посапывать теплого камина. Мюллер осторожно еще раз глянул на дряхлеющего функционера, неслышно поднялся и бесшумно поплелся вдоль стены, где прямо на древних камнях вперемежку с тевтонским оружием висели портреты видных деятелей последнего рейха.