Лицо монаха оставалось расслабленно застывшим. Глаза сонным холодом взирали на стеклянную стенку бара. Пальцы меланхолично мяли фужер. А мысль… мысль стояла и только настороженно ожидала какого-нибудь внешнего толчка к решительному действию. Ряд мощных волн с интервалом в несколько секунд с грохотом ударили о борт лайнера.
Судно затрясло с такой силой, что многие раскатились по сторонам зала.
Кто не подумал об последствиях инерционного толчка, красочно растянулись на полу, набивая шишки на всевозможных местах. Приходилось хвататься за что угодно, лишь бы сохранить вертикальное положение и не травмироваться о выступающие углы столов и стульев. Дамы, пользуясь относительной свободой создавшегося положения, на четвереньках быстро поползли из ресторана. Одного из повес резко бросило на стойку бара около монаха. Тот крепко ударился, упал, поднялся. В сердцах злобно саданул ногой по стулу, на котором сидел Рус. Судно продолжало качать.
Каждый думал только о себе. Не долго размышляя, монах резко хряпнул неосмотрительного наглеца по голове бутылкой из-под шампанского. Тот, не сопротивляясь качке, исчез под соседним столиком и покатился куда-то к борту. Снова сильный удар волны о борт, оставшиеся бутылки покатились со столов и с прощальным звоном разбились на полу.
Отупевшие от качки мужики разглядывали осколки битой посуды, бросали по ним новые бутылки. Наконец заметили своего товарища, давно лежащего и не подающего признаков жизни. Подошли. Приподняли. Положили.
Оттащили в дальний угол ресторана. Обратили внимание на одинокого скучающего монаха. Один подошел к нему, тронул за плечо, потребовал покинуть зал. Лайнер сильно накренило. Требующий по инерции насел грудью на стойку. Рус вовремя подсунул бутылку, и грубый клиент с размаху саданулся об горлышко тары. Тело откинулось назад, упало спиной на пол. На разбитом лбу медленно проступала кровь. Судно продолжало методично сильно встряхивать. Никто не обращал внимания на новое развалившееся в неудобной позе тело. Как-то незаметно для общего хаоса и беспорядка в ресторан бочком скользнул худой длинноносый метис. Держась за край двери, довольно нагло и нехорошо уставился на присутствующих.
— Чего козел рыщешь? — подскочил к нему один из боевиков. — Проваливай, не то шкуру сдеру.
Тот ничего не ответил. Поторопился исчезнуть из поля видимости возбужденных молодцов. Рус резонно прочувствовал тяжесть надвигающихся событий. Был готов к молниеносному исчезновению за стойку бара.
Удобнее расположил магниевые вспышки, нащупал за пазухой пистолет, у пояса второй. Прикрепленные в голенях ног ножи. И, когда шестеро влетели в зал со вскинутыми вперед автоматами, монах уже исчез за стойкой, а магниевые вспышки стукались о потолок помещения. Яростно затараторили автоматные очереди. Следом поочередно ослепительными молниями сверкнули вспышки. Непрерывный, но беспорядочный огонь несся из всех стволов, из всех углов. Когда плотность огня ослабела, Рус выглянул из-за стойки. Оставшиеся в живых стреляли перед собой с закрытыми глазами. Водили стволы по сторонам, стреляли, быстро меняли магазины с патронами и снова стреляли на звуки выстрелов перед собой.
Полицейских осталось двое; они стреляли в направлении, где находилась основная группа. С зажатыми от болезненного ослепления глазами они все же умело и профессионально длинными очередями поливали стены и углы ресторана. В ответ огонь редел, но был еще достаточно опасен. Возле Руса, зажав голову между ногами и стараясь протиснуться ниже, сидел откуда-то появившийся бармен. Еще секунды, и стоявших в рост оставшихся двух полицейских нашли пули. Прекратилась стрельба. С углов, из-за поваленных столов начали подниматься боевики наци.
Ругались самым плохим и беспощадным матом, протирали болезненные глаза. Монах оглушил рукояткой пистолета усердно молившегося бармена и быстро отстрелял оставшихся. Вдруг послышались громкие резкие голоса.
Монах скрылся за дверью, ведущей на кухню ресторана, называемой камбузом, а там по винтовой лестнице наверх.
В зал осторожно, пригнувшись, озираясь резко по сторонам, вошли сначало четверо с автоматами, потом пожилой полноватый господин. Но ярости и крику было ясно, что пришедшие из одной компании с теми, на кого напали. Увидев мерзкую и кровавую картину пожилой заорал на своих подчиненных.
— В чем дело!? Что произошло!? Кто это мог!? Кто эти?!
Он приказал выпотрошить карманы убитых. На свет извлекли удостоверения полицейских из Сан-Паулу.
— Идиотство какое-то. Что не поделили? Откуда здесь полицейские?
Почему совершили нападение?
Орущий, а это был сам группенфюрер Брюнер, раскраснелся, запыхался, тяжело дышал. Его подручные только пожимали плечами и протирали глупо глаза. Озирались по сторонам, ожидая внезапного нападения. Помощник быстро тараторил на ухо совсем расстроенному боссу.
— До Кейптауна надо исчезнуть в трюмах. За полицейских нам крепко не поздоровится.
— А за наших поздоровится? — бешено бросил Брюнер, вытирая лицо рукавом. — Посмотрите, может кто еще раненый. Забрать с собой. У убитых заберите все компрометирующие бумаги. Вы, двое, останьтесь, присмотрите несколько минут. Быстрее, быстрее, — как псих-олигофрен, торопил он своих подчиненных. — Что-то здесь не то. Так никак не должно было быть. Кто-то третий против нас выступает. Быстрее ребята. Уходим.