Но есть и другие, более серьезные невыгоды поздней женитьбы на богатой. Абсолютная праздность, в которой проводят свое время богатые девушки по выходе из пансиона, обильное питание, полное отсутствие физического утомления, возбуждающая атмосфера балов, на которые их вывозят, опера, сентиментальные романы, которые им позволяют читать и которые они находят в журналах для девиц, — все это делает то, что воображение их не может не быть извращенным. Мы и не подозреваем, как ужасны бывают тайные страдания девушки, которая ведет праздную жизнь.

Но это еще не все. Оторванные от жизни воспитанием, зная только показную сторону светских отношений, не будучи поставлены в необходимость заботиться о завтрашнем дне, такие девушки не могут видеть жизнь в ее истинном свете и составляют обо всем до такой степени превратные понятия, что при первом столкновении с действительностью разочарование является неизбежным. Во всяком случае несомненно, что у богатой девушки, говоря вообще, всегда меньше здравого смысла, чем у девушки из бедной, трудящейся семьи.

Но зато, могут нам возразить, о богатых девушках можно по крайней мере сказать, что они имеют на своей стороне преимущество образования. Чистейшая иллюзия. Солидного образования вы у них не найдете. Их память может удерживать факты, но не ждите от них усилия самостоятельной мысли. Редкая из них проявит «индивидуальность», и г-н Манюэль, генеральный инспектор, состоящий уже много лет председателем экзаменационной комиссии в женских учебных заведениях, констатирует этот факт чуть ли не в каждом из своих годовых отчетов. Притом, как бы ни была образована женщина, ее муж — особенно, если он человек мыслящий, развитой, — всегда окажется в этом отношении настолько выше ее, что в его глазах она будет лишь посредственной ученицей. Но даже не обладая большим образованием, женщина наблюдательная, с ясным умом и здравыми понятиями, может быть драгоценной помощницей для талантливого человека. Такой человек живет своей особой жизнью: его интересы выше интересов толпы, и расстояние, отделяющее его от обыкновенных людей, все больше и больше увеличивается. Он весь уходит в свою погоню за идеями и кончает тем, что теряет всякую связь с окружающей средой. Но у него есть жена, вся жизнь которой проходит в этой среде: она может делать очень важные наблюдения и отмечать факты, которых муж, в своем презрении к мелочам, может и не заметить. Жена служит связующим звеном между внешним миром и мужем: выуживая рыбку за рыбкой, она по временам дарит ему целый улов драгоцен­нейших наблюдений, которые он обобщает. Стюарт Милль постоянно вспоминает о мистрис Тэйлор и говорит о ней в самых лестных выражениях, тогда как все его друзья, и в особенности Бэнь, утверждают, что эта была женщина самого заурядного ума. Они не понимают, что для такого отвлеченного мыслителя, как Милль, мистрис Тэйлор — если она была наблюдательна и обладала тонким чутьем — должна была быть драгоценной помощницей, и ничего нет удивительного в том, что, как утверждает Милль, она доставила ему материал для его лучших экономических теорий. И вот мы видим, что в своей «Политической экономии» Милль восхищается необыкновенной практичностью женского ума, гениальной способностью женщин подмечать детали. В этом сказалось влияние мистрис Тэйлор. Вот почему для мыслителя жена, хоты бы и не одаренная возвышенная умом, но обладающая тонкой наблюдательностью, полезнее и дороже целого гарема синих чулков⁸.

Но как бы рано ни женился молодой человек (я имею в виду людей умственного труда), во всяком случае он не может жениться тотчас по выходе из лицея или гимназии; следовательно, у него все-таки остается несколько лет, в течение которых ему приходится бороться с физиологической потребностью. Это борьба — дело тактики: если мы взялись за нее неумело, мы неизбежно будем разбиты.

3. В книге, которая предназначается главным образом для молодых людей от восемнадцати до двадцатипятилетнего возраста, мы не должны бояться затронуть вопрос о чувственности, — вопрос, представляющий такую первостепенную важность. Умалчивать о том, от чего страдали самые высокие гении человечества, было бы чистейшим лицемерием. У Канта есть об этом предмете прекрасная страница, которая во французском переводе заменена несколькими строками точек. Эти точки много говорят о состоянии нашего общественного мнения по этому вопросу, и зная, какими грубыми шуточками обмениваются после обеда в курильных так называемые «благовоспитанные» мужчины, надо быть очень наивным, чтобы принимать за чистую монету эту лицемерную стыдливость и не решаться высказаться прямо о таких вещах, говорить о которых есть долг всякого честного человека. Что сентиментальная чувствительность, развивающаяся с наступлением половой зрелости, очень скоро перерождается в чувственность, — это слишком верно. Неясные образы получают определенность, смутные желания становятся поступками, и молодой человек или предается позорным привычкам, или же

как это делает меньшинство молодежи посмелее или побогаче — начинает посещать женщин, торгующих собой.

Мы так привыкли преувеличивать последствия такого порядка вещей, что самые приукрашенные в этом смысле картины никого не ужасают. Тем не менее остается бесспорным, что излишества чувственности серьезно отражаются на здоровье; несомненные их последствия — спинная сухотка, ослабление мышц, чувство тяжести в спинном хребте, — симптомы, которые обыкновенно скрывают и которыми пренебрегают в безрассудном ослеплении животным инстинктом. Молодой человек, который грешит такими излишествами, принимает старообразный вид: живые краски бледнеют, свежесть пропадает, глаза тускнеют и становятся томными; под глазами появляются синеватые круги. Лицо носит явные следы истощения. Все в человеке обличает утомление, и утомление то, — если оно повторяется часто, — не замедлит подорвать жизнь в самых источниках: все эти признаки — предвестники всевозможных гасталгий, невралгий, гипертрофии сердца, ослабления зрения, короче — всех недугов, которые, начиная с тридцати лет, отравляют существование неблагоразумных людей.

Но роковое влияние чувственности сказывается не только на здоровье; оно отражается и на умственных способностях. Память притупляется, ум как бы цепенеет, утрачивает всю свою гибкость, энергию, становится неподвижным. Внимание ослабляется и теряет способность останавливаться на чем-либо подолгу. Дни проходят в ленивой апатии, в вялом равнодушии ко всему. Труд не приносит живого, бодрящего наслаждения и, лишенный своей естественной награды, становится мукой.

Наконец, благодаря привычке к грубым и острым физическим наслаждениям, тихие, но прочные духовные радости утрачивают всю свою прелесть. А так как наслаждение, которое дает нам удовлетворенная чувственность, всегда скоротечно и не оставляет по себе ничего, кроме отвращения и усталости, то и характер естественно портится: человек становится мрачным, угрюмым и тоскует той удручающей тоской, которая заставляет его искать забвения в грубых, шумных, бессмысленных удовольствиях. Это какой-то безвыходный, заколдованный путь.

Надо ли сгущать краски этой картины (к слову сказать, ничуть не приукрашенной)? Надо ли говорить о социальных последствиях разврата, — последствиях, столь печальных для женщины в таком полуварварском обществе, как наше, где хлопочут лишь о том, чтобы обеспечить полную безнаказанность молодым людям достаточных классов, снимая с них всякую ответственность за разврат?

Развитие чувственности зависит от многих причин. Мы уже знаем, что одна из этих причин органическая. Как потребность желудка принимает в сознании форму страдания, называемого голодом, как потребность дыхательных органов вызывает удушье, лишь только прекращается приток воздуха к легким, так и половая потребность, ощущаемая при накоплении в половых органах семенной жидкости, —потребность животная, настоятельная —если она не получила удовлетворения — нарушает правильный ход умственной работы каким-то таинственным, еще не исследованным путем.

Но разница в том, что в последнем случае страдание вызывается не истощением, как в случае голода, а переполнением. Избыток сил требует исхода. Но в физиологии, как в приходо-расходных сметах, допускается перевод фондов, и не израсходованную сумму можно всегда вывести в расход на другую статью. Все дело только в том, чтобы установить равновесие, и в чем бы ни заключалась причина чрезмерного накопления сил, утомления какого бы ни было рода, — поглотить и уничтожить избыток

Таким образом, если бы приходилось считаться только с нормальной половой потребностью, борьба не представляла бы больших затруднений. Но беда наша в том, что эта нормальная потребность получает чрезмерное развитие вследствие многих причин, превращаясь в иных случаях в необузданный, неистовый животный порыв, приводящий к безумным поступках и даже к преступлению.

Первая причина чрезмерного развития чувственности коренится в нашем режиме питания. Как было указано выше, почти все мы едим слишком много и по количеству, и по качеству пищи. Наша пища слишком питательна: мы едим, как заводские жеребцы, говорит Толстой. Взгляните вы на наших студентов, когда они выходят из-за стола — красные, с налитыми кровью глазами, с громким говором, с шумным смехом, и скажите, возможно ли, чтобы они были в состоянии работать головой в течение тех часов, пока будет перевариваться их обед, и не будет ли для них весь этот промежуток времени сплошным торжеством их животной природы?⁹.

К неправильному режиму питания, как одной из причин возбуждения чувственности, присоединяются и другие причины: слишком продолжительное пребывание в сидячем положении — на лекциях в залах аудитории, где часто бывает очень жарко, или в тяжелой, удушливой атмосфере ресторанов в зимнее время; слишком продолжительный сон — вернейшая из причин, возбуждающих чувственность. Мы говорим: вернейшая из причин, ибо в том полудремотном состоянии, какое бывает по утрам после сна, воля как бы расплывается, и зверь царит в нас безраздельно. Даже ум дремлет, и если многим кажется, что мысль особенно хорошо работает в эти часы приятного усыпления, то они жестоко заблуждаются: острие ума притуплено, самые банальные мысли кажутся оригинальными, и если мы попробуем записать все те прекрасные идеи, которые мелькают у нас по утрам, то ничего не выйдет, и мы убедимся, что то, что казалось нам самостоятельной работой ума, было просто автоматизмом мысли весьма посредственного достоинства.

Да, автоматизм мысли — иначе этого нельзя назвать, и автоматизм в человеке — это вырвавшийся на волю зверь с звериными инстинктами и желаниями. А чувственное наслаждение — конечная цель звериных желаний, и стремиться к нему — врожденное свойство животной природы. Таким образом (как мы уже говорили) можно принять за правило, не имеющее исключений, что всякий молодой человек, который, проснувшись, остается в постели час или больше, фатально порочен.

Все эти физические причины подкрепляются еще новой причиной другого порядка, а именно влиянием среды. Ясно, что постоянное общение с неразвитыми, бесхарактерными и безнравственными товарищами не может не оказывать вредного действия. И — как это ни грустно — нельзя не сознаться, что между студентами во всех станах света много отъявленных негодяев. В студенческих группах обыкновенно сильно развит дух глупого соревнования: самые отпетые из повес дают тон остальным. В студенческих ресторанах, особенно в мелких университетах, трапеза всегда бывает шумной; нелепые, безалаберные споры разгорячают кровь: молодой человек выходит из-за стола возбужденный и в этом состоянии легко поддается наущениям грубых и предприимчивых товарищей. Компания отправляется в пивную, и начинается оргия. После такой встряски человек надолго становится неспособным к мирному труду и к тонким наслаждениям мысли. Все эти оргии оставляют после себя ядовитый осадок, разлагающий высшие чувства, которые бывают так неустойчивы в молодым человеке.

И если бы еще причины нравственной порчи этим исчерпывались, то молодые люди со здоровой, честной натурой могли бы их избежать; но, к сожалению, тут действуют и другие влияния более высокого порядка, и в том числе ходячие, общераспространенные софизмы, узаконяюшие худшие из излишеств.

В психологическом отделе нашей книги мы рассмотрели взаимные отношения влечения и ума.

Влечение само по себе слепо: ум дает ему определенное направление, и с того момента, когда оно стало сознательным, когда ум указал ему средства и цель, его могущество удваивается. Со своей стороны влечение как бы притягивает и группирует вокруг себя идеи одного с ним характера, усиливает их своей силой и в свою очередь усиливается ими. Получается такой тесный союз — лучше сказать, такая солидарность, что все, что ослабляет или укрепляет одну из союзных сторон, ослабляет или укрепляет и другую. Это верно в особенности относительно полового влечения. Здесь образы имеют большую силу реализации. Возбуждаемые ими желания передаются половым органам с изумительной быстротой. Половое влечение — раз оно проснулось — пожаром охватывает сознание и вызывает представления такой живости и силы, что они доходят почти до галлюцинаций. И обратно: нет другого влечения, которое бы так легко возбуждалось представлениями и образами. Трудно себе представить, какую огромную роль играет воображение в деле любви, и тем более для праздного ума. Можно смело сказать, что когда ум ничем не занят, автоматическая работа мысли имеет своим главным предметом желания именно этого порядка. Лучшим доказательством этому может служить тот факт, что только в придворных сферах да в современном «свете» любовь могла и может составлять преобладающий интерес жизни, потому что светские люди проводят жизнь в безнадежной праздности. Для человека трудящегося любовь есть только то, чем она и должна быть, т.е. hors d"oeuvre.