ПРЕДИСЛОВИЕ

В XVII и в первой половине XVIII века над умами безраздельно царила религия. Вопросы воспитания воли не могли быть поставлены во всей своей широте: сил, которыми располагала католическая церковь — этот несравненный воспитатель характера, было достаточно, чтобы направлять жизнь верным в ее главных чертах.

Но в наше время для большинства мыслящих умов этого руководящего начала недостаточно. Другим оно не было заменено. И вот мы видим, что журналы, обозрения, отдельные книги, даже романы, — все в один голос оплакивают крайнюю слабость воли в наши времена.

Эта повальная болезнь воли создала своих врачей. Но, к несчастью, все эти врачеватели души пропитаны господствующими в психологии доктринами. В ряду элементов, составляющих волю, главную роль они приписывают уму. Они воображают, что если нам чего недостает, так это только какой-нибудь метафизической сверхчувственной теории.

Невежество этих господ вполне извинительно. В политической экономии признано законом, что культура земель начинается всегда с самых непроизводительных, но легчайших для обработки участков и затем уже переходит на почвы более плодородные, но требующие большего труда и больших затрат для приведения их в культурное состояние. Этот закон вполне приложим и к области научной психологии. И здесь тоже начали с изучения явлений наименее сложных, наименее обильных важными последствиями в смысле их воздействия на наши поступки, и затем уже перешли к явлениям существенным, коренным, но требующим больше труда для своего уразумения. Только теперь начинают мало-помалу ясно сознавать, как ничтожно значение идеи в образовании характера и как безнадежно слабо ее влияние перед могуществом влечений. Воля есть сила, относящаяся к области чувства, и чтобы воздействовать на эту силу, всякая идея должна сперва окраситься страстью.

Если бы мы пристальнее изучали механизм воли, мы поняли бы, что метафизические теории тут ни причем и что нет такого чувства, которое, будучи выбрано нами сознательно, не могло бы, при разумном применении наших психических ресурсов, стать руководящим началом всей нашей жизни. Скупец жертвует всеми физическими наслаждениями — плохо ест, спит на голых досках, живет без друзей, без удовольствий, одною любовью к деньгам: можно ли после этого отчаиваться в том, что, выбрав своим руководителем более высокое чувство, мы можем настолько укрепить его в нашем сознании, что оно будет направлять всю нашу жизнь? И если мы отчаиваемся, то только потому, что не знаем, как много и каких разнообразных средств дает нам психология для того, чтобы мы могли стать тем, чем хотим быть.

К несчастью, до сих пор наши ресурсы в этом отношении очень мало изучались. Руководящие европейские умы последнего тридцатилетия держались, в сущности, одной из двух теорий, представляющих чистейшее отрицание воспитания воли. Первая из этих теорий рассматривает характер как нечто неизменное, над чем мы не властны. Мы коснемся ниже этой ребяческой теории.

Вторая на первый взгляд подтверждает возможность воспитания воли. Это так называемая теория свободы воли. Стюарт Милль говорит даже, что эта доктрина поддерживала в своих последователях живое стремление к самосовершенствованию, к «развитию своей личности». Но, вопреки такому заявлению детерминиста, мы позволяем себе остаться при том мнении, что для идеи нравственного самоуправления теория свободы воли ничуть не менее опасна, чем ее предшественница, и в результате так же безотрадна. В самом деле, не привела ли она к тому, что на внутреннее освобождение личности стали смотреть, как на вещь легко достижимую и естественную, тогда как в действительности это такое дело, которое требует времени, больших усилий и очень близкого знакомства с нашими психическими ресурсами?

Благодаря именно своей простоте, эта теория сбила с толку много очень тонких, очень проницательных умов и отвлекла их от изучения элементов, обусловливающих волю. Она повредила этим изучению самой психологии и, скажем прямо, причинила человечеству непоправимое зло.

Вот почему мы и посвящаем эту книгу г-ну Рибо. Мы посвящаем ее Рибо не столько как нашему бывшему учителю, которому мы обязаны своей любовью к психологическим исследованиям, сколько как человеку инициативы,— тому, кто первый во Франции изгнал из психологии метафизику и первый, решительно откинув в сторону изучение сущности явлений сознания, занялся научным исследованием антецедентов и сопутствующих явлений интеллектуальных и волевых функций.

Такой метод, заметьте, отнюдь не отрицает метафизики: он не исключает психологию из метафизики, но только метафизику из психологии, а это не одно и то же. Он рассматривает психологию как науку. А цель ученого не в самом знании, а в том, чтобы предвидеть и действовать. Если для физика, например, не важно, что волнообразная теория света — не более как гипотеза, не подлежащая проверке, лишь бы эта гипотеза достигала цели, то не все ли равно и для психолога, может или не может быть доказана его гипотеза, например, гипотеза абсолютного соотношения нервных и психических состояний, коль скоро она достигает цели? Достигнуть намеченной цели, быть в состоянии предвидеть будущее, видоизменять явления по нашему желанию и, в результате, добиться того, чтобы будущее стало тем, чем мы хотим, чтоб оно было,— вот в чем задача ученого, а, следовательно, и психолога. Так по крайней мере мы понимаем нашу задачу.

Чтобы выполнить ее, мы должны были исследовать причины слабости воли в наше время. Мы пришли к убеждению, что против этой болезни есть только одно лекарство и искать его надо в правильной культуре эмоций. Средства возбуждать или укреплять в себе чувствования, освобождающие нас от нравственного рабства, уничтожать или подавлять в себе чувствований, враждебные достижению власти над собой — вот подзаглавие, которое мы могли бы дать нашей книге. Ничего еще не сделано на этом пути, и мы несем нашу долю усилий на пользу этого дела первостепенной важности.

Вместо того, чтобы трактовать о воспитании воли in abstracto, мы взяли главной темой своей книги воспитание воли, поскольку оно нужно для продолжительного и упорного умственного труда. Мы убеждены, что студенты и вообще все, кто занимается умственным трудом, найдут в ней весьма полезные указания.

Мне часто приходилось слышать жалобы молодежи на отсутствие метода, которым достигалась бы власть над собой. Я предлагаю им выводы, которыми обогатили меня мои четырехлетние исследования и размышления по этому вопросу.

Жюль Пэйо.

I